Можно ли было говорить о смертности человека в литературе расцвета социалистического реализма?

Можно ли было говорить о смертности человека в литературе расцвета социалистического реализма?

В первых главах данной книги уже говорилось, что соцреалистические литературные произведения нередко намекали на то, что всемогущая советская наука «изобретет» бессмертие и что смерть — «излечимая болезнь». Но не все были так уж убеждены, что «всемогущий коллектив» и всемогущая советская наука разрешат проблему смертности человека, и, в отличие от «не желающих бессмертия», рассматривали конец своей жизни как печальную неизбежность. Так, герой романа Л. М. Леонова «Дорога на Океан» (1935) говорит о том, что смерть останется неустранимым препятствием на пути к полному коммунистическому счастью и поэтому трагизм никогда не исчезнет из человеческой жизни, даже в стране Советов. Эта мысль вызвала отрицательную реакцию критиков, несмотря на то что другие аспекты жизни в городе социалистического будущего были представлены в положительном ключе (см. [Mathewson 1958: 301–308]). Для полноты обзора отношений к смерти и бессмертию в данной работе я хотела бы добавить несколько строк о том, как относилась критика сталинского периода к тематике принятия смерти как неизбежного факта существования. Сопоставив для иллюстрации этого вопроса две книги, авторы которых не писали о победе над смертью и даже не намекали на такую возможность, а принимали ее как неизбежность, можно показать, что в одной из них отношение к этому «факту» было вполне и даже весьма «приемлемым», а в другой совершенно «неприемлемым». Вторая книга была запрещена советской цензурой, первая была с восторгом принята критикой. Запрещенной книгой была повесть М. М. Зощенко «Перед восходом солнца». С нее я и начну.

Если роман Леонова был принят «прохладно» [Mathewson 1958: 305], то повесть «Перед восходом солнца» Зощенко вызвала целую бурю негодования (первые главы повести были напечатаны в журнале «Октябрь» в 1943 году; остальные появились в «Звезде» только в 1972-м). Печатание исповедальной автобиографии Зощенко, написанной во время Второй мировой войны, было прекращено, и та ее часть, которая уже появилась, быстро исчезла из книжных магазинов. Одной из причин неприятия повести, несомненно, была трактовка в ней смерти (другими были «натурализм» и «фрейдизм»). Автор представлял умирание и смерть как ужасающее зрелище, а знание о неизбежности смерти — как тень, неразлучно провожающую человека через всю жизнь, охлаждая его радости и омрачая его надежды. О страхе смерти можно на время забыть, но ненадолго: смерть постоянно напоминает о себе в том или ином символическом облике (часто это вода, в которой можно утонуть). Хотя, по сути, повесть является отчетом об успешной «перековке» самого себя, так как рассказчик в ней показывает, как он одолел страх смерти с помощью науки — учение Павлова о создании условных рефлексов очень помогло ему развить разумные реакции на свой страх, — она не была принята как положительное свидетельство о «втором рождении» человека. Очевидно, победа над «животным, не всегда осознанным страхом» [Зощенко 1973: 287, далее — указание страниц в скобках] дается рассказчику слишком большим трудом и его ужас перед «черной водой» смерти (181–193) слишком реален для поэтики соцреализма. Яростная реакция на повесть «Перед восходом солнца» показывает, что, несмотря на «счастливый конец», она дает слишком «сложное» изображение страха смерти и выражает слишком большое отчаяние перед ее сущностью[217].