— Дорого время любви, прекрасная моя Аталанта, нельзя даром тратить ни дня. Надо радоваться жизни, пока мы живы и молоды.

Увидев растрепанную мать с горящими ненавистью глазами, Мелеагр нерешительно остановился. Должно быть, он вспомнил, что недавно убил двух ее братьев, которых она очень любила потому, что сморщился, как от боли. В глазах калидонского героя вдруг потемнело, и голова закружилась, земля из — под ног уходила. Не понимая, что с ним происходит, он оперся на плечи возлюбленной девы. Аталанта переводила тревожный взгляд с любимого, который словно споткнулся, на приближавшуюся царицу.

Когда Алфея подбежала к Мелеагру, тот стоял и через силу улыбался, держась одной рукой за Аталанту, а другой рукой за свою грудь. Побледневшая Аталанта спрашивала, что с ним, но юноша лишь виновато улыбался, кривись от боли и, прижимая руку к груди, в которой все жгло, словно там тайное пламя горело. Это был непростой огонь. Мужеством он подавить нестерпимые пытался мученья. Сам же душою скорбел, что без крови, бесславною смертью умирает на руках у Аталанты любимой. Подобно гордым спартанцам, улыбаться пытался юный герой Калидона, выражая лучистыми глазами и кривой усмешкой презрение к смерти, но возрастали и пламя внутри, и нестерпимые телесные муки.

Мало-помалу зола убелила остывавшие угли и сгорела дотла головня из покорного Року Могучему кедра, и тогда пламя погасло у Мелеагра внутри. Мало-помалу его мужественная душа превратилась в прозрачный воздух легчайший, который Танатос чернокрылый быстро увлек в гостеприимный Аид, успев ловко отсечь мечом черным, огромным прядь русых волос с головы непреклонной.

Лишь Алфея понимала, что с Мелеагром произошло. Мать не в силах смотреть на опустившегося наземь скорчившегося сына, без чувств упала рядом с ним. Мелеагр перестал дышать — пророчество непререкаемой Мойры свершилось. Не мог юный герой избежать своей гибели, если сама непреложная Мойра ему смерть предрекла.

Гордый простерт Калидон, и юноши плачут и старцы, стонут и знать, и народ. Пылью и пеплом сквернил седину и лицо престарелый родитель Ойней. Он чувствовал сердцем родительским, что виноват в смерти сына, не принеся жертвы богине охоты на ежегодных жертвах богам.

Мать же своею рукой, лишь только до конца сознала сотворенное жестокое дело, — казни себя предала, кинувшись грудью на меч.

Стали печальные сестры, о юной красоте своей позабыв, колотить девичьи груди и что есть сил голосить. И после похорон, скорбно обняв руками могильный камень, сестры продолжали надрывно стенать.