В нас нет ничего особенного, но я даже представить себе не могу, чтобы мы узнали о госпитализации своего отца только после звонка из больницы. Как и не могу представить, чтобы хотя бы один из нас — а скорее всего, все трое — не примчались бы тут же к нему в больницу. Или чтобы мы настаивали на искусственном продлении жизни, когда он будет явно при смерти. Или чтобы мы незадолго до смерти перевезли его за двести миль, заявив больнице и хоспису, что он непременно должен умереть у нас дома и больше нигде.

Я стараюсь не судить о других по себе и с моей стороны, наверное, несправедливо с подозрением относиться к чувствам детей к умирающему отцу. Между тем факты остаются фактами. Мистер Каннингтон был при смерти. Он лежал в полубессознательном состоянии, беспомощный и неподвижный, пока вокруг него кипели страсти. Хоть я и не думаю, что это могло как-то изменить время его смерти, такой смерти я не желаю никому.

В последнее время наше понимание того, какой должна быть «хорошая» смерть, было поставлено под сомнение в связи с пандемией COVID-19. Нельзя считать, что люди, скончавшиеся в реанимации, умерли «плохой» смертью: когда их час настал, они находились в заботливых руках, подключенные к аппарату искусственной вентиляции легких, и спали под действием седативных препаратов. В конце концов, однажды каждому из нас суждено пройти этот путь в одиночку, независимо от того, кто будет сидеть у нашей кровати. Между тем родственникам этих пациентов пришлось нелегко — равно как и ухаживавшему за ними медицинскому персоналу, многие из которых прилагали сверхчеловеческие усилия, чтобы передавать информацию о состоянии пациентов обеспокоенным близким, которых не пускали в больницу.

То, что родственников не пускали к постелям больных, далось им очень тяжело. Они оказались не в состоянии взяться за слабеющую руку, сказать последние слова, утешить, окружить любовью своих умирающих близких или даже просто с ними попрощаться. Смерть, может, и была совершенно мирной для пациентов, однако COVID-19 неизбежно привел ко многим «плохим» смертям, с точки зрения родственников. Как полностью согласилась бы семья Альберта Каннингтона, процесс умирания касается не только непосредственного ухода пациента из жизни, но и того, какое влияние он оказывает на тех, кого он оставил.

Глава 23

Глава 23

Люди часто спрашивают меня, каково умирать. Будто я знаю. Будто это вообще может кто-то знать.

Люди, которых реанимировали после клинической смерти, описывают очень похожие переживания, независимо от их религиозных убеждений, и, как правило, рассказывают о чем-то приятном. Существуют правдоподобные физиологические объяснения яркому свету, воссоединению с погибшими родными, возрожденной любви, о которых рассказывают выжившие, но зачем вообще их искать? Их рассказы подтверждают мои собственные догадки о том, что смерть — чрезвычайно приятный процесс. По какой бы причине ни наступила смерть, процесс, когда он начался, приносит, должно быть, полное освобождение.