Ну вот, решили зайти, и… ну, просто на халяву прошли. Там был третий или четвертый уже акт. Там проходил балет… какой-то очень жесткий фестиваль балета. Там был и современный балет, и классический балет. Но вот сходили посмотрели, в принципе, нам понравилось. Но одного акта нам хватило[1174].
Ну вот, решили зайти, и… ну, просто на халяву прошли. Там был третий или четвертый уже акт. Там проходил балет… какой-то очень жесткий фестиваль балета. Там был и современный балет, и классический балет. Но вот сходили посмотрели, в принципе, нам понравилось. Но одного акта нам хватило[1174].
Спектакли по-прежнему длились очень долго (три часа, а то и дольше как в драматическом, так и в музыкальном театре никого не удивляли), но в последнем антракте значительная часть публики исчезала, так что на финальные поклоны артисты выходили под отрывистые хлопки зрителей, десятками бегущих в гардероб.
Что касается имиджа Мариинского театра в городе, неудачный эксперимент с современной архитектурой (несмотря на бурные публичные дебаты) на пользу ему не пошел. Откровенное уродство нового концертного зала Мариинки, внутреннее убранство которого напоминает мякоть небрежно раздавленного банана, по крайней мере не так бросается в глаза. Новая же сцена театра, безупречная по своей банальности, как стеклянный атриум любого нового бизнес-центра, стала чудовищным триумфом наплевательского отношения к одной из самых красивых площадей города.
И все же классические искусства, хотя и вышли из моды, порой оказывались для зрителя менее «отпугивающими»: так, одна молодая мать-одиночка из рабочей семьи была готова смотреть одну и ту же пьесу или балет много раз подряд: «И каждый раз что-то находишь для себя новое, восприятие совершенно по-разному»[1175]. В то время как многие петербуржцы больше не считали свои долгом соблюдать традиции «культурной столицы», для других, в том числе из социальных групп, которые традиционно не ходили в подобные места, посещение театра, концертного зала и оперного театра продолжало быть важной частью их отношений с городом[1176].
Но и настоящие энтузиасты никуда не делись. Они были готовы копить на билеты, сколько бы те ни стоили, как одна из информанток, которая в 1995 году зарабатывала гроши, но все же умудрялась наскребать деньги на посещение театра, пусть ей и приходилось сидеть на самых дешевых местах[1177]. «Театралы – они экономят, они ходят во фланелевых платьицах, там, в заштопанных кофточках, но все равно они ходят», – отмечал другой петербуржец[1178]. Попасть в театр можно было и иным способом: один из примеров – женщина, которая устроилась в театр дежурным врачом, чтобы водить на спектакли внучку[1179]. По сути, основную аудиторию классических форм искусства составляли теперь истинные ценители, те же, чей интерес диктовался модой, отпали[1180]. Когда в апреле 2012 года в филармонии выступал пианист Г. Соколов, ажиотаж был неописуемым, несмотря на стоимость билетов, доходящую до 200 долларов. Но в зале преобладали меломаны, а не богачи и бомонд. Очереди из людей с «входными билетами» выстроились у дверей примерно за час до начала, и «филармонические старушки» ловко орудовали острыми локтями и языками, чтобы наверняка оказаться в первых рядах. Выступление Чикагского симфонического оркестра примерно через неделю вызвало еще больший ажиотаж[1181]. На концертах такого уровня и среди хорошо одетых молодых людей, и среди «филармонических старушек» царила особая, практически осязаемая восторженная тишина – торжественности добавляли и коринфские капители колонн, украшающих зал, и фризы с узорами из пальмовых листьев, оттеняемые тяжелыми красными шторами.