— Ты ходишь по краю пропасти, того и гляди, заработаешь психическое расстройство, — закричал Хоуи, увидев меня за несколько дней до семейного ужина. — Только не рассказывай, что вдруг стала примерной христианкой и теперь отвергаешь сбивающие с ног средства современной медицины?

— Я уже проходила через это в самые трудные времена. И теперь боюсь подсесть на эту гадость.

— Мы сейчас о валиуме говорим, а не о героине. Ты и раньше уже принимала валлиум и в Уильяма Берроуза[153] не превратилась. Вот… — Хоуи сунул руку в сумку и вытащил пластиковый флакон с таблетками. — Ты должна выспаться.

— Да у меня все нормально.

— Неправда. А ты еще и отказываешься от получения надлежащей медицинской помощи, как будто решила наказать себя за грехи Питера и Адама. Что там наш вероломный писака? От него по-прежнему ни слова?

— После нашего разговора полная тишина в эфире. Сегодня утром мне позвонил Сэл Грек, чтобы обсудить последние детали, и сообщил, что его люди в КЦББ слили ему информацию: у них есть неопровержимые доказательства против Адама и Тэда. Мы с Сэлом обсудили стратегический план на воскресный вечер. Он прибудет часов в девять и будет сидеть в баре, а я, как только его увижу, все выложу своим, чтобы можно было сразу подозвать его, когда папа начнет распаляться.

— Делайте, как решите. Для меня главное, чтобы Сэл вмешался, если они начнут во всем винить тебя. Это ты должна мне пообещать. Это и еще одно: сегодня вечером перед сном ты примешь две таблетки валиума, а завтра вечером еще две. Тебе обязательно нужно отдохнуть, перед тем как приниматься за эти семейные разборки.

Но в тот вечер я так и не притронулась к таблеткам, потому что на меня навалилось страшное отчаяние. Вернувшись домой после ужина с Хоуи, я обнаружила в своем почтовом ящике письмо от Дункана, с почтовым штемпелем Хартума, на этот раз напечатанное на машинке, полное красочных деталей. Ближе к концу тон письма внезапно менялся. Это было — на целую страницу с одинарным интервалом — признание в любви, невероятно трогательное. Дункан писал, что, конечно, сильно тоскует по мне, но такая длительная разлука помогла ему разобраться в себе и прояснить чувства, которые он подавлял годами.

Мы так до сих пор и не познакомились по-настоящему близко, и сейчас я страшно жалею, что, наплевав на все, не прервал поездку и не вырвался хоть ненадолго в Нью-Йорк в те несколько недель, когда ты была загружена работой. Но, пожалуйста, знай, что я тоскую по тебе и очень хочу вернуться, и хотя осталось всего восемь недель, мне они кажутся вечностью… а сейчас я заканчиваю, перечитывать не буду, хочу, чтобы ты прочитала именно то, что выплеснулось из моего сердца, то, что я чувствую — а чувствую я, что нам выпал шанс, какой бывает один-два раза в жизни, и можешь называть это бредом мужика, одичавшего от одиночества в паршивой дыре южнее Сахары, но я знаю: нам суждено быть вместе… и да, я выпил, немало выпил, а последние четыре стакана виски были явно лишними… дешевая индийская бурда, и настроение она не поднимает, но это практически единственный бальзам, доступный мне сейчас.