На уровне культуры раскол имеет множество проявлений. У нас два союза писателей; два МХАТа и т. д. Причём раздвоение основано не на творческих вариациях как таковых (которые всегда были, есть и будут), а именно на мировоззренческом противостоянии. Драматизм сложившейся ситуации предстанет ещё более острым, если прибавить к сказанному процессы национально-культурного размежевания и противостояния. Так, после выхода в свет диссидентского романа 70-х годов Ф. Светова «Отверзи ми двери»[551], воспоминаний С. Куняева «Поэзия. Судьба. Россия»[552], книг В. В. Кожинова «Судьба России: вчера, сегодня, завтра» и «Россия. Век ХХ-й»[553], исследований А. И. Солженицына «Двести лет вместе»[554] – после всех этих и ряда других публикаций последних лет можно говорить о дифференциации традиционно-русской и русскоязычно-еврейской литератур и культур как о факте, ставшем для всех очевидным. Наблюдения подобного рода можно было бы продолжить.

Раскол этот переживается нами не только интеллектуально, но и экзистенциально. Змеистая трещина прошла через многие дружеские союзы, судьбы и самые наши души.

Вот небольшая иллюстрация к сказанному. В журнале «Вопросы литературы», № 4 за 2000 год были помещены ответы литературоведов и критиков на вопросы анкеты «О себе и о времени». Имена известные, из тех, что «на слуху»: Е. М. Мелетинский, А. П. Чудаков и другие. Среди них – И. Б. Роднянская, член редколлегии журнала «Новый мир». Её ответы датированы 10 сентября 1998 года. Это, напомним, время президентства Б. Н. Ельцина. По содержанию почти вся её анкета – клятва в верности Ельцину и ельцинизму. Правда, ответ под номером 12 начинается словами: «Не состояла и не состою ни в какой партии…» – но это формально. «Если… говорить серьёзно, то я не ощущаю себя в оппозиции к нынешней (ельцинской. – В. К.) российской власти, несмотря на её очевидные изъяны и даже, «местами», уродства; я с радостью сбросила с себя бремя оппозиционности, бывшее для меня неизбежным при коммунистической диктатуре. Теперь это моя власть, я её выбирала и несу за неё ответственность, переживаю за неё (как это было с большой остротой в 1991, 1993 и 1996 годах)». (Эти даты многим из нас тоже памятны). Далее – обобщение: «Медленно, непоследовательно, но всё же приходит конец извечному противостоянию интеллигенции и власти – противостоянию, в котором было мало хорошего…»[555].

Ещё совсем недавно диссидентствующие интеллигенты изнывали под бременем принципа партийности, противопоставляя ему идеал неограниченной свободы самоопределения и плюрализма. Сегодня некоторые из них откровенно партийны и даже гордятся этим. Но на пользу ли делу такой скачок от «беспартийности» к партийности, от «нейтрализма» к сугубой ангажированности? Над этим стоит задуматься.