Всю ночь он не сомкнул глаз. Он ведь не знал, что его поместили в палату не только знаменитых аппендицитников, но и великих храпунов.

Как только погасили свет, храп, вкрадчивый, с присвистом, послышался где-то слева, у окна. И, точно часовой-службист, ему тотчас откликнулся протяжный и жалобный, как всхлип, храп где-то по соседству с Виктором. Но их можно было еще терпеть, хотя и они минута за минутой подтачивали небольшой запас терпения у не отличающегося спокойствием Шершенева.

А потом, часа в четыре, загрохотали самосвалы. Еще задолго до появления самосвала перед зданием больницы Шершенев слышал его низкое и сердитое гудение. Гудение нарастало, становилось все громче и громче, превращалось в грохот, напоминая вой бомбардировщиков. Наверно, МАЗы перед больницей переключали скорости, чтобы проехать незаметно, но получалось обратное: скрежет, рычание и визг превращались в громыхание туч.

4

— Подвиньтесь, — сказала Анна Афанасьевна, присаживаясь к Шершеневу на кровать. — Нельзя быть таким непредупредительным…

Шершенев, напрягаясь до пота, чуть приподнял ставший непомерно тяжелым таз и чуть отодвинулся вправо. Оказывается, можно двигаться!

Анна Афанасьевна измерила давление, послушала дыхание, сердце, взглянула на температурный листок. Кривая резко прыгнула вверх. Заключила:

— Организм не любит, когда лезут в полость живота, особенно если оставляют там инородное тело…

Шершенева передернуло: он слыхал немало плоских анекдотов о хирургах, которые зашивали в животах больных то перчатку, то какие-нибудь щипцы.

— Нам пришлось вставить дренаж, отросток был у вас слишком разрисован…

— Трехкратный аппендицит, так тут окрестили мою болезнь.

— Метко, метко! — сказала Анна Афанасьевна. — Температура подскочила законно. Так что у вас далеко еще не все ясно. Повязка промокла? Ну вот, видите! Это может быть выделение через трубочку. Нам придется еще побороться. Настраивайтесь решительно, и очень… Пока не вставайте. А ложиться на правый бок уже можно. И необходимо.

Она встала, какое-то время постояла у его кровати, в задумчивости наматывая на руку желтую трубку фонендоскопа, видно, хотела что-то сказать ему, но раздумала. Спросила, где больной в углу, кто-то сказал, что на процедурах, хотя все знали, что не по-весеннему загорелый кандидат педагогических наук, бегающий по больнице с красивой палкой в руке — палка обычно летела намного впереди его и была ему нужна как собаке пятая нога, — все знали, что этот кандидат с утра режется в преферанс в столовой.

— Как наши дела? — Анна Афанасьевна осторожно придвинула табурет к кровати Громова.