Джон Фонтанелли и его штаб прибыли в Нью-Йорк накануне Глобальной церемонии открытия плебисцита. Во время перелета поступили результаты новейших опросов, которые представляли собой не любительскую сумму любительских интервью с прохожими всего мира, а заказанные газетой «Нью-Йорк таймс» уважаемому институту исследования. Методы находились на научном уровне, выбор опрашиваемых был репрезентативным, числа – соответствующими.

И результат был разгромным.

– Это неудача, Джон, – обеспокоенно произнес Пол, изучая факс, словно надеясь, что сможет что-то изменить в том, что было написано черным по белому, слегка под наклоном. – Если на выборы действительно придут лишь пятнадцать процентов, ты можешь забыть о всемирном спикере. Он станет персонажем анекдотов.

Джон взял листки, прочел их и без комментариев отдал обратно.

– Нет, – поднял он руки, когда увидел, что Пол хочет продолжить. – Никаких дискуссий. Мы проведем выборы, кто бы что ни говорил.

Для пресс-конференции вечером того дня, когда они прибыли в Нью-Йорк, не хватило даже большого зала отеля. Журналистов собралось, должно быть, тысячи, сверкали вспышки, вперед устремлялись микрофоны, и все, все они читали опрос общественного мнения.

– Опрос – это не голосование, – заявил Джон Фонтанелли. – Это мгновенный снимок. У нас впереди двадцать недель избирательной кампании, во время которой кандидаты на пост всемирного спикера будут бороться за наши голоса. В ноябре, после подсчетов всех голосов, мы будем знать больше.

Крики, возня. Невозможно расслышать вопрос. Джон просто продолжал говорить дальше, говорил то, что приходило в голову. Он устал. Мысль о том, что проект провалится, приводила его в больший ужас, чем он готов был признать.

– Мы выбираем не между 251 кандидатом, – говорил он. – Перед нами гораздо более основополагающее решение, а именно – между расширенной на одно измерение демократией и новой эпохой феодализма, который на этот раз будет феодализмом концернов.

Как все принялись строчить, записывая эти слова, передавая их дальше, думая о заголовках и первых полосах!.. А Джон чувствовал лишь пустоту. Тихий внутренний голос шептал ему, что лучше перестать говорить, замолчать, чем сказать что-то, о чем он впоследствии пожалеет. Но он не мог перестать, по какой-то причине, которая была сильнее всех аргументов, всей мудрости паблик рилейшнз.

– Если Бог поставил меня на это место и дал мне это поручение, – произнес Джон Фонтанелли к ужасу своего штаба и к вящему восторгу публики, – то он, без сомнения, хотел, чтобы я сделал то, что я искренне считаю верным. А то, что должно произойти, я считаю правильным. Мы сталкиваемся с большими трудностями. Если мы не сможем справиться с ними подобающим, человечным образом, то мы не стоим того, чтобы существовать дальше.