— Что же теперь будет?..

— Поживем — увидим, — повторил он.

— Как ты поживешь… Это же десять лет, как минимум, Игорь… Мы совсем уже старые станем. Зачем тебе все это нужно, что ты все придумываешь, что ты все идиота из себя корчишь! Ты же в тюрьме сгниешь…

— В тюрьме? — словно удивился он, пожал плечами и спокойно возразил: — Если честно, я в тюрьму не планирую. Уже столько лет прошло и, как видишь, я все еще здесь. Да, четыре года прошло.

— Четыре года? Господи, четыре года! Четыре года? — Она быстро поднялась со стула и так же быстро грузно села назад, сидела, прикрыв ладонью рот, глаза ее рыскали. Отняла руку ото рта, страстно, выпучив глаза, зашептала: — И что же, ты все эти четыре года молчал?

— Как видишь.

— И никто, никто не узнал? За четыре года никто не узнал? Нет? Игорь, нет?!

— Нет. Даже ты ни о чем не догадывалась. Хотя, по правде, меня это иногда удивляло.

— Но ведь и теперь никто не узнал?.. Что ты молчишь — никто не узнал, говори же!

— Нет, никто не узнал.

— Господи, господи, господи… — Она быстро пересела со стула на кровать, вскинула руки, обхватывая его голову, притягивая к себе, притискивая к своей груди. Он хотя натужно, но все-таки поддался, погрузился щекой в ее мягкое, трепетное.

— Игорь… — со страстью зашептала ему в волосы. Игоречек… Заклинаю тебя… Ради меня… Ради Сашеньки… Ради нас… Никому, никому, никому… Никогда, никогда, никогда… — и лаская, оглаживая, тиская его, прижимала, так что он слышал теперь весь этот ее внутренний взрыв, все это будто проливалось в него самого — все это слезливое клокотание в ее груди. — А это все пройдет, пройдет, пройдет… Как же ты носил такое в себе?.. — И опять с силой прижимала к своей груди. — А мы с тобой в церковь сходим, службу отстоим, и еще сходим, десять раз сходим, и заупокойную закажем, десять раз закажем… И в монастырь съездим… Десять монастырей объедем. Старцу в ноги упадем… И все пройдет, пройдет, пройдет… А я знаю, старушка есть одна, мне рассказывали, мы с тобой к старушке сходим, и она все сделает, как надо, и все пройдет, пройдет, пройдет… Забудем совсем, совсем, совсем…

Он дождался, когда ее порыв схлынет, ненавязчиво освободился от объятий, чуть отстранился, встал. Выдвинул ящик в столе, достал сигареты, там же была новая зажигалка. Он в последнее время вновь начал покуривать. Распечатал пачку, закурил прямо здесь же. Ирина смотрела на него заплаканными и в то же время полными надежд глазами, вытянувшись, внимая каждому его движению и звуку. Он поискал глазами пепельницу, которой в спальне быть не могло, и, не найдя ничего подходящего, поднялся, отодвинул штору от окна и стряхнул едва наметившееся пепельное навершие в горшок с тощим лимонным деревцем.