– Не знаю, может, она и очень знающая, но в моем случае ни хрена не разобралась. Только сказала, что надо взять образец тканей и отправить в лабораторию. То есть пусть другие что-то делают, а она будет получать денежки. Так любой может называть себя врачом.

Подходя к бару, я еще с улицы увидел в окно, что Хромой поджидает меня за нашим столиком в углу. У него был вид узника, стоящего перед расстрельной командой, и я легко вообразил, что, едва я присоединюсь к нему, он кинется показывать мне свою язву. Хромой особенно не стеснялся. Ему было все равно, смотрит кто на него или нет. Он в каком-то исступлении, с театральной готовностью задирает штанину и с нетерпением и страхом ждет моей реакции. Друг будет счастлив, если я начну отрицать очевидное и, скажем, расскажу про моего родного дядю, у которого такие язвы появлялись одна за другой, и в такой же вечер, как нынешний, он выпил чашку бульона, потом рюмку орухо – и у него все болячки как рукой сняло.

Между тем я убеждаюсь, что его предсказания в точности исполнились. Недавнее красное пятнышко превратилось в отвратительную рану. Хромой осторожными пальцами приподнял край повязки и обнажил то, что он называл кратером. Этот кратер сейчас был покрыт дезинфицирующей мазью, которую Хромой сам же себе и накладывал, слегка окрашенной кровью. Увиденное вызвало у меня такое отвращение, что я просто не мог выдавить из себя ни слова сочувствия, хотя готов был сделать что угодно, чтобы подбодрить друга. – И ты говоришь, что она даже не щиплет? – Этот вопрос я задаю, чтобы он не подумал, будто мне плевать на его проблемы. А сам думаю: «Остается надеяться, что мы не имеем дела с началом какой-нибудь эпидемии и я не стану первым в цепочке зараженных».

Он отвечает сдавленным голосом: да, по ночам в постели немного жжет.

А я тем временем раздумываю, рассказать ему или нет про мою племянницу. И снова задаюсь вопросом, почему я так откровенно делюсь с этим человеком своими проблемами, а он со мной – своими. Может, мы друг для друга заменяем духовников? Но мне кажется, что обстановка в баре Альфонсо не слишком благоприятствует моему намерению. Я бы совершил непростительную глупость, если бы обременил Хромого еще и подробностями о болезни девушки, которую он знать не знает. Мало того, он может обидеться, решив, что я пытаюсь дать ему понять, что в нашей семье происходят более чем трагические события, а он пристает ко мне со своими язвами.

Вместо этого я упомянул о сегодняшних новостях, и, как и рассчитывал, разговор мгновенно свернул на тему, которую обсуждала в тот день вся Испания. Минувшей ночью, после тринадцати дней тяжелых работ, удалось поднять на поверхность ребенка, упавшего в колодец в Тоталане. Некий гражданский гвардеец в час двадцать пять ночи извлек тело малыша. В час двадцать пять или в час двадцать шесть. Было очевидно намерение прессы обеспечить публике возможность посмаковать мельчайшие подробности: ребенок падал ногами вниз, задрав ручки вверх, множественные ушибы, слои кварцита, более трехсот человек были задействованы в операции… Комментаторы опережали судей и даже брали на себя их роль, отыскивая виновных и возлагая ответственность то на тех, то на других, что выглядело почти непристойно.