– Пап, а куда ты меня везешь?

– В одно классное место. Сам увидишь.

Мы с Никитой купались в море точно так же, как мой отец обычно купался со мной и Раулем – на том же отрезке пляжа, но теперь слишком уж обустроенном, и в таких же волнах; мы прямо руками ели жаренные в масле сардины в пляжном ресторане; я дал ему обыграть меня в мини-гольф; во второй вечер мы с удовольствием посмотрели кино в кинотеатре под открытым небом, и во время сеанса я позволил ему в машине выкурить одну сигарету, а в воскресенье после обеда мы спокойно вернулись домой.

Там нас в страшном волнении ждала Амалия, уже собиравшаяся звонить в полицию. А в чем она могла упрекнуть меня, если сама первой умотала из дому, не сказав куда? Никита сразу же спросил ее об этом. Мать обнимала его и обчмокивала, твердя, что на нее свалилось много работы. Я чуть не расхохотался. Сын продолжал допытываться, почему она не позвонила нам по телефону. Амалия согласилась, что следовало это сделать («Прости, милый. Такое больше никогда не повторится»). Я стоял в пяти шагах от них и упивался этим ловко разыгранным спектаклем. Амалия старалась облегчить себе угрызения совести, пылко обнимая Никиту, сюсюкая с ним и осыпая поцелуями и враньем.

При свете лампы я обнаружил на скуле Амалии красное пятнышко. И не сразу сообразил, что это был ожог, след сигареты, который Ольга нарочно оставила у нее на лице, чтобы пометить, как фермеры клеймят свой скот.

17.

Отчаяние. Не могу подобрать более подходящего слова, чтобы описать ее состояние в те дни. Только этим объясняется, что светская дама и знаменитая радиоведущая, которая столько раз похвалялась умением управлять собственной жизнью, теперь готова была с немыслимой для нее кротостью распахнуть передо мной душу.

К ее чудовищным личным проблемам, о которых я мало что знал, прибавилась наша с Никитой эскапада к морю. Амалия восприняла эту поездку как репетицию окончательного бегства и страшно испугалась. В ночных кошмарах она видела, что я краду Никиту и уезжаю с ним в страну, где женщины могут выйти на улицу, только закрыв лицо, и лишены самых элементарных прав и откуда она никогда не вернула бы сына законным путем. Я заверил ее, что мне и в голову не приходила подобная чушь, а кроме того, вряд ли авантюра такого рода пошла бы на пользу душевному здоровью Никиты. Она поблагодарила меня, но успокоилась ненадолго и снова психанула, когда я намекнул, что красная точка у нее на скуле похожа на след от сигареты. За все годы нашего мучительного брака я ни разу не видел, чтобы Амалия так рыдала – с криками, стонами («Я самая несчастная женщина на свете!») и традиционной угрозой наложить на себя руки. Из своей комнаты вышел напуганный Никита – босиком и в пижаме.