— Я не верю, что ты этого хочешь. Ты же не твой отец, Феликс. Я не верю, что ты таков на самом деле.

Выражение его лица, когда он поднимает взгляд, напоминает ей тигров на арене: свирепость, которую обреченные видят перед смертью, лицо существа, неспособного на сострадание. Он сжимает ее пальцы с такой силой, что ей больно:

— Тогда скажи мне да.

Когда Феликс обнимает ее, Амара мысленно возвращается в те дни, когда он только купил ее, когда она только поняла, на какую жестокость он способен. Она думает о Филосе и старается не впадать в панику; пытается подавить слезы, зная, что будет дальше, когда Феликс прижимает ее к столу. И все-таки он может дать ей кое-что, ради чего она готова вытерпеть эту боль.

Амара берет лицо Феликса в свои руки, чтобы он посмотрел на нее:

— Сначала я хочу получить кое-что от тебя.

— Что? — Он настолько изумлен, что замирает. — Ты хочешь, чтобы я скостил тебе часть долга? Я угадал?

Амара смотрит ему прямо в глаза, чтобы ничего не упустить: она знает, что второго шанса у нее не будет.

— Я хочу, чтобы ты сказал мне, где ты похоронил ее.

Что-то едва заметное мелькает на его лице. Будь это другой человек, это было бы похоже на стыд. Феликс пытается убрать ее руки, чтобы она не смотрела ему в глаза, но Амара только вцепляется крепче.

— Нет, — говорит она, не отрывая взгляда, надеясь получить ответ. — Только не Дидону. Даже ты не смог бы этого сделать. Ты не мог так поступить. Не на свалке.

Амара хочет, чтобы Феликс стал отрицать обвинения, но он этого не делает.

— Ты должен был похоронить ее, — говорит она, ее голос уже звучит истерично. Она отпускает его лицо и толкает в грудь. — Скажи мне, что ты не оставил ее там!

— Значит, я должен был сделать тебе одолжение, так, что ли? Сразу после того, как ты на каждом углу орала, что хочешь моей смерти? — Феликс хватает ее за плечи. — Ты думала, что я стану платить за кремацию рабыни только потому, что это твоя подруга? Какого хрена я бы стал это делать?

Амара видит его мрачное лицо, на котором не отражается ни капли раскаяния, и весь гнев и вся печаль, которые она так долго держала в себе, прорываются наружу, и она уже не владеет собой. Амара кричит на Феликса, отталкивает его от себя, проклинает его, требует, чтобы боги уничтожили его раз и навсегда. Он ошеломленно смотрит на нее, и Амара понимает, что кричит на греческом, что в этот миг может думать только на родном языке. Она хватает стул — первое, что подвернулось под руку, — и, когда Феликс бросается в сторону, обрушивает его на полку на стене. Вазы разбиваются, деньги водопадом падают на пол. Ее ярость набирает обороты, подкрепленная болью в сердце. Снова вазы бьются вдребезги, на этот раз над головой Феликса. Амара снова замахивается стулом и обрушивает его на стену, так что ножки разбиваются в щепки.