Однако Булгарину таких незатейливых намёков было мало. В конце марта он опубликовал рецензию на седьмую главу «Евгения Онегина». Статья возмутила даже Николая I, и он в тот же день приказал Бенкендорфу воздействовать на Булгарина, чтобы тот умерил пыл. Жалоба Пушкина на имя Бенкендорфа была написана через два дня, но, не удовлетворившись этим, он вскоре публикует в своей газете памфлет «О записках Видока», причём опять без подписи:

«Представьте себе человека без имени и пристанища, живущего ежедневными донесениями, женатого на одной из тех несчастных, за которыми по своему званию обязан он иметь присмотр, отъявленного плута, столь же бесстыдного как и гнусного, и потом вообразите себе, если можете, что́ должны быть нравственные сочинения такого человека… Он при сем случае пишет на своих врагов доносы, обвиняет их в безнравственности и вольнодумстве… Не должна ли гражданская власть обратить мудрое внимание на соблазн нового рода, совершенно ускользнувший от предусмотрения законодательства?»

На самом деле это не памфлет, поскольку здесь содержится прямое обвинение в оскорблении общественного приличия и намёк на необходимость принятия соответствующих мер. Однако никому и в голову не придёт обвинить Пушкина в написании доноса, тем более что невозможно донести на человека, не имеющего имени.

Можно предположить, что вмешательство монарха заставило оппонентов прекратить войну. Один лишь Вяземский продолжал жалить Булгарина своими эпиграммами:

Булгарин – вот поляк примерный,

В нем истинных сарматов кровь:

Смотрите, как в груди сей верной

Хитра к отечеству любовь.

То мало, что из злобы к русским,

Хоть от природы трусоват,

Ходил он под орлом французским

И в битвах жизни был не рад.

Но осенью того же года случилась скверная история. Дельвиг получил письмо из Парижа с текстом четверостишия Казимира Делавиня о жертвах июльской революции во Франции, которая положила конец ничем не ограниченному самовластию. «Литературная газета» поспешила опубликовать эти стихи. Тут дело в том, что ранее правительство запретило публикацию любых материалов, связанных с июльскими событиями, поэтому, когда стихи стали известны царю, он, надо полагать, учинил разнос генералу Бенкендорфу. Только этим обстоятельством можно объяснить выволочку, которую генерал устроил Дельвигу, призвав его к себе. Согласно воспоминаниям двоюродного брата Дельвига, обвинения Бенкендорфа свелись к тому, «что Дельвиг собирает у себя молодых людей, причем происходят разговоры, которые восстановляют их против правительства, и что на Дельвига донес человек, хорошо ему знакомый… что доносит Булгарин». Немедленным последствием этой сцены было запрещение продолжать издание «Литературной газеты».