— С Верондолиной.

Это он все-таки позарился на мою бывшую пассию, которую звали Веркой.

— Это тебя Бог наказал. Не возжелай подругу ближнего своего. Тем более — брата.

— Санчик? — У него такое печальное лицо, что мне становится его жалко.

— Борь, наверно, простудился, и смазка идет из канала. Я один раз тоже прибежал к отцу, так он рассмеялся и сказал, чтоб я не беспокоился — это чистая реакция канала на острую пищу, которую я ел, защитная. Может, у тебя тоже что-нибудь в этом роде?

— Нет, не думаю, — он убит, и грусти его нет конца.

— А как определяется?

— Покраснение вокруг отверстия, жжение в паху и на выходе, выделения из канала, резь бывает, хотя боль не всегда обязательна.

— Ты чувствуешь резь в канале?

— Да я уже и не знаю. Сам себе внушил или чувствую.

— А ну-ка, надави на него, — мы сидим в простынях на скамейке.

Он надавливает, и оттуда выделяется.

— Борь, ты это, того, ко мне с этим не приближайся.

Я улыбаюсь.

— Что тут смешного, идиот, брат умирает!

— От триппера еще никто не умирал!

— Может, это еще и не он, — рассуждает успокоительно он, сам для себя.

— Конечно, если его только назвать гонорея, то, возможно, это и не он, а что-то другое.

— И что за кретинский братец мне попался! — возмущается он. — Будешь много рассуждать, так сейчас подвинусь…

— Эй, — я вскакиваю со скамейки с простыней и инстинктивно берусь за пах. — Мне нельзя.