– Не хочешь сделать это снова?

Макс расплылся в улыбке, обхватил ладонями ее лицо, посмотрел ей в глаза и впился губами в ее губы. На этот раз Робин не отстранилась.

* * *

Осталось только одно незавершенное дело – Флоренс. Полтора года после Арнема Макс искал и не находил слов, чтобы написать ей. Он постоянно хватался за ручку и листок бумаги и постоянно откладывал их в сторону. За кого она его примет, узнав, что он считает себя реинкарнацией ее мужа Руперта? За бестактное и бездушное чудовище? А вдруг она, как Элизабет, высмеет его или сочтет умалишенным? Оправданно ли подвергать женщину, которой далеко за семьдесят, подобному стрессу? Есть ли в этом какой-нибудь смысл?

Однако если Флоренс – не Элизабет, то его история могла бы ее заинтересовать. «Надо рискнуть», – подумал Макс и решил написать дочери Флоренс, Мэри-Элис. Мэри-Элис виднее, стоит ли ее матери получать подобные письма, – Макс ведь понятия не имел, насколько крепкое у Флоренс здоровье. Если Мэри-Элис не покажет матери письмо – значит, такова воля Вселенной, которая не желает, чтобы Флоренс его читала. Да будет так.

Узнав у Синтии австралийский адрес Флоренс, Макс взял ручку и вывел на листе бумаги: «Уважаемая миссис Левесон, позвольте представиться…»

Глава двадцать седьмая

Глава двадцать седьмая

Южная Австралия, декабрь 1995 года

Флоренс отставила бокал с вином, вылезла из ванны, насухо вытерлась полотенцем и завернулась в халат. Подошла к прикроватной тумбочке и вытащила из ящика картонную коробку. Присела на кровать, умостила коробку на коленях и откинула крышку. Внутри среди прочего хранились памятные для нее вещи: перехваченные лентой письма Руперта, его военные жетоны, любимые запонки и драгоценная «лейка», шелковый, пахнущий Рупертом шарф, потрепанный, в бумажной обложке экземпляр «Великого Гэтсби» Фицджеральда и стихотворение. Флоренс развернула листок со стихотворением и с волнительно бьющимся сердцем прочитала слова, которые знала почти наизусть и которые так много для нее значили. Слова надежды и веры.