— Это ради тебя самого.

— Тебя никогда не запирали в туалете ради тебя самой? Так себе ощущение. Хоть бы свет включила.

— Перебьёшься.

Наверное, свет бы ему не повредил и никак не помог выбраться. Свет — это же просто свет. Но Ксюха чувствовала, что если сейчас уступит в чём-то одном, пусть даже в мелочи, то дальше будет сложнее отказать.

— У меня, кажется, клаустрофобия.

— Врёшь.

— Нет, правда. Мне дышать тяжело.

— Врёшь. — Или нет. Дышал он действительно как-то неправильно, даже из коридора было слышно. Но вряд ли из-за внезапной клаустрофобии.

«Проверь, проверь, проверь…» — снова загомонили невидимые гномики.

Ксюха вцепилась зубами себе в руку и сползла на пол.

«Проверь, проверь, проверь…»

Восемь минут.

— Ксюшенька, милая, пожалуйста, открой дверь.

— Сам ты Ксюшенька! Или вообще Людочка!

Если до этого Ксюха хотя бы немного сомневалась, с настоящим ли Людвигом она общается, то теперь окончательно убедилась — за стенкой просто говорящая оболочка. Почему-то она была уверена: настоящий даже в самой критической ситуации не забыл бы, как ей не нравится «Ксюшенька». Настоящий пришёл бы в ужас от грядущего появления Тимура.

А ещё — настоящий нашёл бы способ выбраться не только из запертого туалета, но и из секретного бункера. Но соображалка полностью отключилась, осталась только конкретная цель — пойти и сдаться, — и Людвиг стремился выполнить её, как робот, упрямо и почти бездумно.

Телефон тихо звякнул.

Первым делом Ксюха проверила время (прошло десять минут), потом перевела взгляд на свежее сообщение от Инги. В нём обнаружилась фотка с милым котиком, запутавшимся в шторе и повисшим вниз головой, и подпись: «Вот так весь день себя чувствую. Пошли гулять?»

«Сегодня, наверное, не смогу», — набрала в ответ Ксюха.