Но в таком положении сам этот ужасный поступок не принесет ожидаемого облегчения; той, кто не может рассчитывать даже на сожаление, следует проститься с надеждой вызвать посмертное сострадание – это бессмертие, столь потребное чувствительным душам. Не огорчить предавшего вас, не покарать его, не запечатлеться в его памяти – это и значит умереть на самом деле; а оставить его в объятиях той, кого он предпочел вам, значит причинить себе боль, которая, кажется, не оставит вас и за могилой. (1, 136)

Полное исчезновение пугает г-жу де Сталь. Она согласна умереть, но при условии, что пребудет вечным упреком. Теперь мы понимаем, что самоубийство для нее – способ остаться жить в памяти неблагодарного в роли мстительной Эринии и постоянно напоминать живым об их вине. Благодаря магии абсолютного отсутствия самоубийство должно навеки приковать неверного возлюбленного к той, кого он оставил. В самом деле, все самоубийства героинь г-жи де Сталь происходят в присутствии главных свидетелей: Дельфина умирает на глазах у Леонса; Сафо бросается в море во время брачной церемонии, связующей Фаона с Клеоной; Зюльма кончает с собой, лишь поведав всю свою историю судьям, призванным вынести ей приговор; Коринна расстается с жизнью на глазах Освальда.

Такова логика обвинительного самоубийства: оно становится бесполезным или смехотворным, если неблагодарный недостижимо далек. В этом случае смерть, даже если она положит конец страданиям, не достигнет искомой цели – чтобы образ брошенной любовницы вечно присутствовал в сознании изменника и служил ему укором. Ее добровольное исчезновение не вонзится в чужую душу, точно жало. Тогда не стоит и умирать. Лучше уж влачить горестное посмертное существование, ни смерть ни жизнь, на глазах у других свидетелей.

Пережить не только измену любимого, но и соблазн наложить на себя руки ради избавления от мук одиночества – испытание еще более тяжелое. Получается, что в отказе от самоубийства, способного возвратить утраченное спокойствие, страдальческого героизма куда больше, чем в добровольном расставании с жизнью. Неудивительно, что написанные в 1812 году страницы, осуждающие самоубийство, представляют собой настоящую религиозную апологетику страдания. Впрочем, легко заметить, что отказ от самоубийства объясняется не только его неэффективностью в качестве наказания. Г-жа де Сталь готова предложить отчаявшейся душе другой выход: чтобы положить конец страданиям, надо умереть в собственных глазах, отрешиться от себя, иначе говоря, заменить реальное самоубийство «самоубийством моральным»: