Таким образом, в Βίος’е нет ни одного пункта, который так или иначе нельзя было бы возвести или объяснить из известных нам источников. Весь Βίος — не что иное, как соединение (с легкой по местам обработкой) отрывков из семи указанных источников, причем в основе его лежит Compendium Vindobonense, дающий для него общий план, остальные же источники (Феофан, Ἱστορία σύντομος, Акты преп. Максима (Relatio и Tomus alter), письма преп. Максима к Анастасию Монаху и Анастасия Апокрисиария к Феофану Гангрскому) заменяют его в тех местах, в которых говорят подробнее его. [2377]

Собственно говоря, в таких случаях, когда известный документ без остатка разлагается на несколько других, различающихся притом друг от друга по характеру и времени происхождения, и при этом сплошь и рядом обнаруживает с ними дословное совпадение, не может быть и спора о том, что такого рода документ прямо зависит от них и представляет обработку их компилятивного характера. Невероятно, чтобы из одного документа образовалось 6 или 7 отдельных и самостоятельных документов различного характера, но вполне возможно и допустимо объединение таких документов в одно целое.

Невероятно также, вообще говоря, чтобы из столького количества документов шесть были соединены компилятивно и лишь один являлся в нем оригинальным. В последнем, впрочем, случае вопрос нуждается в особом рассмотрении и может быть разрешен путем установления действительного авторитета того или другого документа. В настоящем случае пробным камнем является вопрос об отношении Βίος’a и Феофана. От него зависит также и решение вопроса о происхождении Βίος’a, ибо раз будет установлено, что Βίος зависит от «Хронографии» Феофана, то вместе с тем дан будет твердый термин — 813 г. (время написания «Хронографии»), — раньше которого никак нельзя отодвигать написание Βίος’a.

Однако в нашей русской литературе исследователи, изучавшие Βίος, обнаруживают общее стремление признавать Βίος за памятник весьма ранний, [2378] написанный современником преп. Максима. Вместе с этим вопрос о взаимоотношении Феофана и Βίος’a решается в смысле зависимости первого от последнего. Сторонниками такого взгляда являются прот. К. С. Кекелидзе [2379] и проф. М. Д. Муретов, [2380] причем первый базируется главным образом на основании внешних свидетельств, найденных им в грузинской редакции пространного жития, а второй исходит из анализа внутренних отношений между «Хронографией» Феофана и Βίος’οм.

Прот. К. С. Кекелидзе принимает на веру показание грузинского жития, свидетельствующего, что это житие написано «пресвитером Феодосием», [2381] и именно тем Феодосием, которому писал Анастасий Апокрисиарий, т. е. Феодосием Гангрским. Если бы это было правдой, то показание грузинского жития было бы для истории целой находкой. Феодосий Гангрский — лицо хорошо известное. Он — современник преп. Максима, свидетель его мученического подвига. От него остался документ Hypomnesticum [2382] с описанием участи всех св. изгнанников, пострадавших за противодействие типосу. К нему написано и письмо Анастасия Апокрисиария, приводимое в Βίος’а и ясно здесь указанное (καθὼς Ἀναστάσιος ὁ πρεσβύτερος καὶ ἀποκρισιάριος τῆς πρεσβυτέρας Ῥώμης γράφει πρὸς Θεοδόσιον ἐν τῇ ἁγίᾳ πόλει διάγοντα). [2383] Было бы поэтому весьма важным установить тезис о принадлежности пространного жития этому лицу. Но в действительности свидетельство грузинского жития является не более как недоразумением, и значение его не выше нуля.