Для партии богоискательство интеллигенции – в форме литературных произведений или защиты памятников культуры – было серьезным вызовом. Особенно проблематичным поворот интеллигенции к религии был потому, что интеллигенция рассматривала разрыв с прошлым и культурную амнезию современного советского общества в рамках нарратива национального упадка812. В этом отношении поворот к религии переплетался с формирующимся националистическим дискурсом и звучал диссонансом по отношению к обветшавшему официальному нарративу, для которого религия и прежний образ жизни были пережитками, подлежащими преодолению на пути к коммунизму813.

Поскольку возрастающий интерес советского общества к своему духовному наследию становился все более явным, партия попыталась решить эту проблему двумя способами. Первый подход заключался в том, чтобы направлять и поддерживать этот интерес, а при необходимости регулировать наиболее тревожные его проявления814. Партия применяла завуалированные стратегии, чтобы «нейтрализовать» влияние наиболее сомнительных фигур среди творческой интеллигенции. Например, будущий председатель КГБ Юрий Андропов в докладной записке КГБ 1976 г. о художнике-«русофиле» Илье Глазунове (1930–2017), привлекавшем к себе нежелательное внимание за рубежом, писал: «Может быть, было бы целесообразным привлечь его к какому-то общественному делу, в частности, к созданию в Москве музея русской мебели»815. Наиболее показательным и успешным примером использования партией общественного интереса к религиозному и духовному наследию было создание Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры (ВООПИК) в 1965 г.816 Во многих отношениях ВООПИК, который постепенно стал одной из самых крупных советских общественных организаций (в 1985 г. в нем насчитывалось 15 миллионов членов), был ответом на все более громкое осуждение интеллигенцией идеологического иконоборчества817. Хотя у ВООПИКа не было власти, чтобы принимать политические решения, и он в конечном итоге оставался под контролем государства, его деятельность – от туризма до просветительских и реставрационных проектов – дала советским людям возможность знакомиться с религиозными объектами и создала пространство для публичного диалога о религии в жизни советского общества.

Другая стратегия партии состояла в том, чтобы присвоить символический капитал религии, придав ей идеологически приемлемую форму – а именно трансформировав ее в культуру. С этой целью идеологическая элита стремилась подчеркнуть различие между здоровым интересом к духовному наследию и идеологически подозрительной «идеализацией» религии. Так, журнал «Наука и религия» пытался направить общественный интерес к духовному наследию в более безобидное русло, предлагая читателю новые рубрики, например «Святыни нашей родины». Анатолий Иванов, редактор журнала на протяжении большей части брежневской эпохи, объяснял: «Главное сейчас состоит в том, чтобы шире развернуть работу по исследованию духовных ценностей прошлого, в которых тесно переплетается религиозное и художественное, с тем чтобы освободить от религиозной оболочки все ценное как с исторической, так и с художественной, эстетической точки зрения»818. Как отмечал Иванов, крайне важно проводить различие между религией как ненаучным мировоззрением и религией как культурой, поскольку «резко возрос и продолжает расти интерес советского народа, особенно молодежи, к культурному наследию»819. В рамках советской коммунистической идеологии религию можно было примирить с советской жизнью как культурный артефакт, но не как живую веру и развивающийся социальный институт.