К началу III века еврейские Писания стали для христиан первой частью Библии, состоящей из двух частей, – а значит, их, что совершенно естественно, можно было назвать «ветхими». Это не обязательно подразумевало жесткое и резкое отношение, в наши дни получившее имя «суперсессионизм» – убеждение в том, что христианство заменило собой иудаизм; впрочем, иногда оно несомненно присутствует. В этот период «расходятся дороги» иудаизма и христианства и начинается их превращение в отдельные религии – а не просто в вариации иудаизма, одной из которых изначально была секта христиан [17]. Различные ранние христианские произведения объединились во второй канонический свод, и со II столетия он был известен как «книги нового завета». Здесь отношения «ветхого» и «нового» воспринимались иначе, совсем не так, как у ранних христиан, и произведения тоже ценились совершенно по-иному. И хотя христиане часто указывают на раннее христианство как на основу того, чем они живут и как себя ведут в наше время, но во всем, что касается Библии, они не изучают воззрений первых христиан, а обычно оперируют теориями, возникшими в эпоху Реформации или даже позднее. И если бы кто-либо попытался серьезно задуматься о сравнительном статусе Ветхого и Нового Заветов для ранних христиан, Библию можно было бы увидеть в совершенно новом свете.

Но каким оно могло быть? С одной стороны, в раннем христианстве верили в то, что Бог вмешался в историю человечества через жизнь, учения, смерть и воскресение Иисуса из Назарета. Это новое божественное вмешательство радикально преобразило религиозные верования и обычаи и поставило перед нами новые нравственные вызовы. С другой стороны, Бог, совершивший это, был не новым, прежде неизвестным божеством (эту идею быстро расценили как ересь): этого Бога уже знали в Израиле, Ему поклонялись иудеи, – и именно Он, как верили, был единственным существующим Богом и творцом всего. Для христианства было характерно диалектическое взаимоотношение между его новым откровением и прежними традициями иудаизма, из которых оно возникло, и выработать некое равновесие было неимоверно сложно, чему мы сами стали свидетелями, читая послания Павла. Определить связь Ветхого Завета и Евангелий – как рассказов о жизни, учении, смерти и воскресении Христа – тоже очень непросто: о чем-то Евангелия говорили больше ветхозаветных книг, о чем-то сообщали меньше. Любая теория о Библии, созданная христианами, должна как-то совладать с этими противоречиями. Вопрос прежде всего не в том, как связаны два корпуса текстов – хотя на первый взгляд проблема может предстать именно так, – а в отношениях двух систем убеждений. Христианство – это не иудаизм, и хотя оно пошло от иудейской религии и утверждает, что знание о Боге, на которое притязал и притязает иудаизм, несомненно истинно, в то же время христианство стоит на том, что нечто поистине новое свершилось через Иисуса Христа. Символ этих сложных взаимоотношений – христианская Библия, состоящая из двух частей: еврейских Писаний и Нового Завета, изначально представлявших собой не две части одного более великого целого, а два свода произведений совершенно разного типа. Кратко и четко эту идею выразил Франц Штульхофер: