И последовало за Ним множество народа, и Он исцелил их всех и запретил им объявлять о Нем, да сбудется реченное через пророка Исаию, который говорит: Се, Отрок Мой, Которого Я избрал, Возлюбленный Мой, Которому благоволит душа Моя. Положу дух Мой на Него, и возвестит народам[50] суд; не воспрекословит, не возопиет, и никто не услышит на улицах голоса Его. Мф 12:15–19

И последовало за Ним множество народа, и Он исцелил их всех

и запретил им объявлять о Нем,

да сбудется реченное через пророка Исаию, который говорит:

Се, Отрок Мой, Которого Я избрал, Возлюбленный Мой, Которому благоволит душа Моя. Положу дух Мой на Него, и возвестит народам[50] суд;

не воспрекословит, не возопиет, и никто не услышит на улицах голоса Его.

Сегодня об этом аргументе знает любой, кто хоть раз был на рождественском богослужении: там читаются пассажи из пророчеств, которые, как верят христиане, исполнились в Иисусе – например, Ис 9:2–7 и Мих 5:2–5 [24]. Современные библеисты в большинстве своем полагают, что упомянутые пассажи по большей части относились к той эпохе, в которой и были записаны или произнесены сами пророчества, и их применение к Иисусу – это натянутое толкование. Но как бы то ни было, логика довода вот в чем: ветхозаветные пророчества считались непререкаемой истиной, и если бы Иисус предстал в полном соответствии с тем, что они предсказывали, то это бы подтвердило его статус Мессии. То, что Ветхий Завет – это Священное Писание и его текст воспринимался как непреложный – это принимается как данность; и впоследствии тот же характер непреложной истины распространился на раннюю христианскую весть о спасении через Иисуса. Споря с иудеями о притязаниях Иисуса, как делал апостол Павел (если мы обратимся к свидетельствам Деяний, например Деян 28:23), христиане должны были непременно стоять с теми на общей основе и считать, что Ветхий Завет, или Еврейская Библия – это книга, созданная божественным вдохновением; и если удавалось показать, что Ветхий Завет и правда предвещал Иисуса – значит, Иисус истинен. В этом аргументе Новый Завет не был «Священным Писанием»: так говорили только о том своде книг, который мы называем Ветхим Заветом. Да, для христиан, как я уже предполагал, Новый Завет был в чем-то важнее Священного Писания – но не был им в том же смысле, в каком был им Ветхий Завет.

2) Аргумент от Христа

Но во II веке, когда среди христиан уже почти не было иудеев, аргумент изменил направление. Язычники, обращаясь в христианство, принимали Ветхий Завет в то же самое время, что и веру в Христа, и многим из них были знакомы лишь фрагменты из Книги Бытия, из пророка Исаии, из Псалтири и, возможно, те или иные отдельные мессианские пророчества из прочих книг. Для них все начиналось с веры в Иисуса – и только потом, как дополнительный итог, они принимали еврейские Писания. Они познавали Иисуса как действующее начало, как Спасителя, веру в которого обрели. То, что он исполнил некие древние пророчества, было прекрасно – но это не означало, будто язычники, принявшие христианство, начали верить в пророчества лишь потому, что их исполнил Христос. Так аргумент от пророчеств перестал служить доводом в пользу того, что Иисус был истинным откровением Бога, уже известного в иудаизме, и, напротив, стал возможностью показать, что еврейские Писания важны и от них не следует отказываться, поскольку они возвещали о Боге, явившем себя в Иисусе. Существовал немалый риск того, что язычники, принявшие христианство, просто перестанут воспринимать ветхозаветные Писания как нечто важное: к подобному их склонял Маркион Синопский, учивший в Риме в середине II века. Маркион считал еврейские Писания творением демонического, злого божества, от которого Иисус явился спасти род человеческий, и отвергал все евангельские тексты, кроме Евангелия от Луки, из которого устранял все отсылки к Ветхому Завету. На какое-то время представлялось возможным, что христианство превратится в маркионитство: церкви маркионитов процветали на протяжении нескольких поколений. Чтобы выступить против Маркиона, требовалось утвердить, что Ветхий Завет был подлинным откровением единого истинного Бога – и этим с пристрастием занялся Тертуллиан (155–240) в своем произведении «Против Маркиона».