В сравнении со словом и речью понятие язык свидетельствовало о зарождении личностного самовосприятия. Праславянское *językъ– восстанавливается как *jęzvy– c выпавшим – v– в окончании и сближается с авестийским hizvā в том же значении. В слове języ-kъ произошло акцентированное слияние с основой *jęzvy– личного местоимения язъ, я (при общеславянском *jaz).[415]

«Боян и князь». Осколок изразца. Новгород. Середина ХV в.

У ног длинноволосого гусляра в шляпе и с наплечными бармами разложен костёр, рядом стоит человек в кафтане со свитком в левой и птицей на правой руке.

Самоотождествление говорящего со своим языком (органом речи) и родным языком привело к стойкому пониманию: моим языком я говорю с соплеменниками на нашем языке. В этом единстве проявилась важнейшая черта древнерусского сознания. Личное «я» не предполагало обособления. Глагольные формы я есмь, мы есмъ были почти неотличимы, а впоследствии полностью слились: «я есть, мы есть». Русская речь соединяла родной язык человека и всего народа. Слово язычество, возникшее в церковной среде как перевод греческого ἐϑνιϰóϛ «народный», лишь подтверждало древнерусское тождество народ – язык.