Народная вера останется безжизненным «этнографическим наследием», если академическое изучение её частностей не приведёт к изучению целого, если научная интуиция в истолковании её символов не соединится с художественным «вчувствованием». Исследования такого рода следует отнести к «инонаучной форме знания, имеющей свои законы и критерии точности».^[621] Этот путь был намечен А.Н. Афанасьевым в трёхтомном труде «Поэтические воззрения славян на природу» (18651869).

Язык и вера древности рождали завораживающе красивую, величественную картину мироздания. Божественный свет творил небесные светила, солнцеподобный огонь и земную жизнь, воскрешал души людей и возносил их к сияющему ирию. Яркая, всеохватывающая образность народных верований увлекла выдающихся русских поэтов. Александр Блок посвятил им статью «Поэзия заговоров и заклинаний», Сергей Есенин – трактат «Ключи Марии», Вячеслав Иванов – неоконченную поэму «Повесть о Светомире царевиче». Велимир Хлебников, поражённый бездонностью русского языка, углубился в поиски его «небесного корнесловия»…

Суть древнерусского предхристианства состояла в сознательном сближении праотеческой «религии кресения» с православием. Древняя родовая вера в крес – освобождение души от тела и её новые воплощения в жизнях потомков – под воздействием христианства сменилась чаянием воскресения неповторимой человеческой личности. Нет сомнения в том, что летописному крещению Руси князем Владимиром предшествовало многовековое «оглашение» народа. Древнерусская религия той поры являлась предчувствием православия, взысканием истинной веры. Языческое многобожие русов – миссионерский миф византийцев. Различные «имена богов» являлись лишь молитвенными величаниями Сварога, как в христианстве к Единому Богу относятся равночестные имена: Иисус, Христос, Господь, Творец, Спаситель, Вседержитель, Судия…

Византийская церковь не стремилась отбросить всё «языческое наследие» греков. Многое из его величайших ценностей она переосмыслила и приняла вместе с архитектурой базилик, священными орнаментами, античной гимнографией и классической философией. Именно на такую проповедь веры, не разрушающую, а развивающую древнюю культуру, надеялись русы, всенародно принимая крещение. Однако распространение «греческой веры» больше походило на имперское подавление «варварского» язычества, чем на его терпеливое воцерковление. Заслуга в бережном и мудром соединении «старого» и «нового» принадлежала не пришлым проповедникам, а русским священникам – бывшим язычникам, их детям и внукам, хорошо понимавшим религиозные устремления народа.