Эта беспечность оказалась роковой. Негры замка нашли способ связаться с Бадисом и сообщить ему, что севильскую армию легко застать врасплох. И войска Гранады вышли на марш. Они перешли горы тайно и быстро и вошли в Малагу раньше, чем аль-Мутамид что-то заподозрил. Солдатам Гранады даже не пришлось воевать. Им оставалось только перерезать глотки невооруженным и наполовину пьяным противникам. Аль-Мутамид бежал в Ронду, но вся территория снова была в подчинении у Бадиса.

Трудно представить себе ярость аль-Мутадида, когда он узнал, что из-за неразумного поведения сына потерял армию и огромную территорию. Приказав держать Мутамида в заключении в Ронде, тиран, позабыв о раскаянии, которое испытал, убив Исмаила, теперь жаждал лишь жизни его брата.

Не подозревая о силе отцовского гнева, Мутамид слал ему поэмы, полные льстивых нежностей. Он превозносил благородство и великодушие отца, старался успокоить его воспоминаниями о прежних успехах. «Какие блестящие победы ты одержал – их будут вспоминать еще много веков, – писал принц. – Путешественники разнесли твою славу даже в самые далекие земли, и, когда арабы пустыни лунной ночью собираются у костра, чтобы послушать рассказы о рыцарских подвигах, их героем являешься только ты». Мутамид старался оправдаться, переложив вину на коварных берберов, и красочно живописал горе, охватившее его при известии о своем поражении. «Моя душа дрожит, голос и зрение покинули меня. Мои щеки лишились красок жизни, хотя я ничем не болен. Мои волосы побелели, хотя я еще молод. С тех самых пор ничто не доставляет мне удовольствие. Вина мне не хочется, женщины, пусть даже самые привлекательные, больше не владеют моим сердцем. Это не фанатизм. Нет, я не аскет. Я чувствую жар крови, струящейся по моим жилам. Но теперь мне может доставить удовольствие только одно – получить твое прощение и возможность пронзить копьем сердца твоих врагов».

Аль-Мутадид постепенно смягчился, в том числе из-за стихов сына. Он был очень чувствителен к поэзии, отчасти под влиянием молитв благочестивого отшельника из Ронды. Он разрешил Мутамиду вернуться в Севилью и помирился с ним. Однако Малага теперь была безвозвратно потеряна. Бадис все время оставался настороже. Также можно предположить, что неумолимый король Гранады, всегда путешествовавший с палачом в обозе, безжалостно карал несчастных, осмелившихся восстать против него, и пыл недовольных охладел.

Однако среди всех неприятностей было одно большое утешение – ведь к ненависти к угнетателям прибавился религиозный фанатизм – и это утешение заключалось в понимании того, что еврейскому влиянию на двор Гранады приходит конец.