Бывший король Севильи был похоронен на кладбище в Агмате. Через некоторое время во время праздника разговенья андалусский поэт Ибн Абд ас-Самад семь раз обошел его могилу – как паломники обходят Каабу, потом опустился на колени, поцеловал землю, покрывавшую останки своего благодетеля, и прочитал элегию. Тронутые этим примером, другие люди тоже стали ходить вокруг могилы, причитая и стеная.

«Все любили Мутамида, – писал историк XIII века, – все жалеют его и до сих пор оплакивают». Он действительно являлся одним из самых популярных андалусских принцев. Его великодушие, отвага, рыцарские качества очаровали культурных людей последующих поколений. Сострадательных людей тронули его несчастья. А его поэтическим даром восхищались даже бедуины, которые, как судьи поэтического языка, являлись более суровыми и компетентными критиками, чем простые горожане.

В начале XII века житель Севильи, путешествовавший по пустыне, достиг поселения бедуинов-лахмитов. Подойдя к палатке, он попросил у ее владельца приюта. Тот, обрадованный возможностью проявить добродетель, так высоко ценимую у представителей этой нации, принял его со всей сердечностью. Путешественник прожил у этого хозяина два или три дня и однажды ночью, когда ему не спалось, вышел из палатки, чтобы насладиться прохладным ветерком. Ночь была тихой и ясной. В лазурном небе, усыпанном звездами, медленно и величественно поднималась луна, заливая серебристым светом тихую уснувшую пустыню. Зрелище напомнило севильцу поэму, написанную его бывшим сувереном, и он стал читать ее:

«Я пью вино, от которого исходит солнца сияние, из чаши светлое солнце я пью в разгаре пиров, покамест ночь не блеснула величие полнолуния, покамест луна не вышла из княжьих своих шатров. Но вот звезда за звездой во тьме ночной загораются от блеска луны высокой, от щедрых ее даров. Луна поплыла со свитой, направляясь в сторону запада, над ней балдахин Ориона, краса небесных миров. Луну окружают звезды – полки с развернутым знаменем, – так я иду средь красавиц и славных своих полков. И если исходит мраком броня, в боях почерневшая, то чаши в руках прелестных сияньем полны до краев. Рабыни играют на лютнях, а наши храбрые воины мечами такт отбивают на звонких шлемах врагов»[8].

Не успел севилец закончить, как из соседней палатки вышел человек, почтенная внешность которого выдавала в нем шейха. Тот обратился к гостю, и его речь отличалась элегантностью и чистотой, которой всегда славились бедуины, и чем они безмерно гордились.

– Скажи мне, о горожанин, да поможет тебе Бог, чьи это стихи? Они чистые, как ручей, свежие, как луг, политый дождем, нежные и сладкие, как голос юной девы, и звонкие, словно крик молодого верблюда.