Для старца не существовало неважного человеческого горя. Каждого он выслушивал с одинаковым вниманием. Ни к кому он не относился безразлично. Это и было дорого всем, это и привлекало всех к нему.

И сенатор, и простая, бедная крестьянка, и студент университета — все в его глазах были равно нуждающимися духовными пациентами, требующими внимания, ласки и духовной помощи. Иные приходили к старцу за благословением, выдавать ли дочь замуж, женить ли сына, принимать ту или другую должность, ехать ли в то или другое место на заработки, оставаться ли в миру или уходить в монастырь, как жить вообще и т. д. И для каждого у старца находилось соответствующее полезное слово, приноровленное и к его обстоятельствам, и к его характеру, указывавшее ему наилучший и разумнейший выход из того или другого трудного положения.

Слова старца не были просто прописною, общеизвестною моралью, они всегда носили индивидуальный характер, всегда сообразовались с особенностями данного лица. Приходит к старцу молодой священник, год тому назад назначенный по собственному желанию на самый последний приход в епархии. Не выдержал он скудости своего приходского существования и пришел к старцу просить благословения на перемену места. Увидев его издали, старец закричал ему: “Иди, иди назад, отец! Он один, а вас двое!” Священник, недоумевая, спросил старца, что значат его слова. Старец ответил: “Да ведь дьявол, который тебя искушает, один, а у тебя помощник — Бог! Иди назад и не бойся ничего: грешно уходить с прихода! Служи каждый день литургию, и все будет хорошо!”

Обрадованный священник воспрянул духом и, вернувшись в свой приход, терпеливо повел там свою пастырскую работу, и через много лет прославился как второй старец Амвросий15. Обойдя всех в хибарке и около хибарки, старец шел на мужскую половину, если чувствовал себя в силах. Если же был слаб, то принимал посетителей, лежа в своей келье. Прием посетителей продолжался до двенадцати часов и далее. Иногда келейники, видя усталость старца, напоминали ему, что уже начался первый час. Тогда старец говорил: “А ты переведи часы назад, и будет двенадцать”. Окончив прием, старец обедал и до половины второго отдыхал. Затем снова выходил в хибарку для беседы и благословения или же принимал у себя в келье, лежа на койке, если чувствовал слабость. Приемы и беседы с монастырскою братий и с посторонними продолжались непрерывно до девяти и десяти часов вечера и позже. Совсем усталый и слабый, старец выслушивал вечернее молитвенное правило и отпускал своих келейников, за день также совершенно измаявшихся. Иногда в это время начнут бить часы. Старец спросит: “Сколько?” “Двенадцать”, — отвечают келейники. “Запоздали...” — скажет старец.