Оба комментария к агадам представляют наложение всего агадического материала в той степени, в какой он считался в каббалистических кругах Прованса особенно значимым и наполненным эзотерическим смыслом. Часто эти цитаты не содержат никаких реальных объяснений точного мистического смысла, даже если он упоминается как «очевидный». Эзра был в особенности консервативен в этом отношении и лишь изредка позволял себе детальные отступления. То, что он получил свои комментарии устно от других, не вызывает сомнения. Его комментарий к Песне Песней даёт столь же традиционное объяснение каббалистического смысла Быт. I[661], а также перечисление заповедей Торы, сопровождающееся многими, зачастую загадочными указаниями их мистических причин. Сам Эзра отредактировал более полную версию своего комментария к агадам трактата Hagigah, главной талмудической сокровищницы спекуляций о космогонии и Меркабе; она сохранилась в Ms. Hebrew 294 в Ватикане. Похоже, что книги Эзры были составлены в 1220-е годы, если частью не ранее. Они также вызвали живое негодование среди некоторых «ортодоксальных» учёных, когда стали известны в не-каббалистических кругах. В 1240-е годы Меир из Нарбонны излил свой гнев на эти и другие каббалистические сочинения[662]. По его словам, комментарий к Песне Песней заслуживает уничтожения, чтобы простые души не попали в его ловушки. Он заявил, что этот комментарий к Талмуду ничто иное, как собрание апокрифических агад, приписанных мудрецам Талмуда, чтобы укрепить «дурную веру» каббалистов. Таким образом, литература Жероны к этому времени уже оказывала своё влияние в Провансе. Автор также был знаком с одним из двух комментариев к Йецира, а также с комментарием к Кохелет, в остальном нам неизвестным и никогда не упоминаемым самими каббалистами; возможно, этот комментарий стал жертвой самоцензуры каббалистов в результате возражений о крайней дерзости его утверждений (если только манускрипт не попал в руки фанатиков и не был уничтожен).

Ревизия Азриэля превратила комментарий Эзры к агадам в совершенно новую книгу. Азриэль, без сомнения, обладал самым спекулятивным, продуктивным и проницательным умом в этой группе, и это придаёт его книгам особый личностный характер. Наряду с другими учениками Исаака он продолжил процесс, который я обозначил в предыдущей главе как платонизацию гностической Каббалы Бахир. У Азриэля этот процесс, на самом деле, достиг апогея. Другие ранние каббалисты также много читали сочинения «мудрецов философского умозрения», как они обычно называли философов. Азриэль пошёл дальше. Его способ мышления тесно связан с мышлением Эшера бен Давида, племянника Исаака Слепого, а также с Каббалой сочинений Ийюн. Конечно, насколько я могу судить, он позаимствовал у них не столько концептуальную структуру, сколько особый язык. Однако, кроме этих сходств, он, очевидно, имел доступ к источникам неоплатонической мысли, доступным ему не только на иврите, но и на других языках. У нас нет доказательств, что учёные в Жероне знали арабский, поскольку их провинция одной из первых избавилась от арабского ига. С другой стороны, есть причины полагать, что некоторые их них читали на латыни. Я бы предположил, что, прежде всего, Азриэль поддерживал прямые или косвенные контакты с мистической традицией христианского неоплатонизма, идущей от великой работы De divisione naturae Иоганна Скота Эриугены. В его еврейской терминологии много такого, что нельзя объяснить на основе арабского, и я вижу здесь формулы, аналогичные латинским терминам, которые, в свою очередь, восходят к греческому языку Ареопагита. Я вернусь к этому позже. В конце концов, именно в те годы, когда формировалось мышление Азриэля, разразился начавшийся в 1209 году диспут об ортодоксальности учений Эриугены, закончившийся в 1225 году осуждением его главной работы Папой Гонорием III и удалением из монастырских библиотек. Возбуждение, вызванное этими спорами о дерзком христианском неоплатонике, могли проникнуть глубоко в еврейский лагерь, либо в форме устных диалогов между еврейскими и христианскими учёными или через прямое знакомство с его сочинениями. Возможно даже, что нападки на автора могли упростить доступ к его идеям для многих евреев. Во всяком случае, можно сказать, что роль, которую играл этот мыслитель, а также его влияние на спекулятивную Каббалу остаются неразрешённой проблемой.