Проснулся, словно оступился на лестнице, с бешено бьющимся сердцем. Над ним склонилось лицо с лиловым отмороженным носом и запавшими глазами. За одну ночь Дунаевский постарел лет на десять. В руках он держал дымящуюся чашку.

— Что, очнулся? Выпей, шерпы приготовили.

Он приподнял голову Быстрова и напоил чаем с молоком яка. Привычный после шести недель в Гималаях вкус. Быстров глотал и прислушивался к себе: пальцы на ногах и руках болят терпимо, голова свежая, и в лёгких не булькает. Дунаевский выставил максимальную подачу кислорода. Только предательская слабость сковывала тело.

— Данила, тут из наших никого больше нет?

— Нет, все остальные пошли вниз. Они не бросили нас, так получилось. Утром кто-нибудь из шерпов придёт за нами.

— А ты почему не ушёл со всеми?

— Решил немного отдохнуть на Южном седле. Горный климат, уникальные виды... — он отвёл глаза.

Быстров выбрался из спальника, сел перед Данилой:

— Ты мне жизнь спас.

— Да ладно. Мне просто не спалось. Дай, думаю, гляну, кто там по свалке ползает.

— Помоги мне спасти Мику.

— С ума сошёл?! Это зона смерти, тут каждый сам за себя! На высоте другая мораль. Не можешь идти — ползи. Не можешь ползти — умирай. Снова идти наверх — это смерть, Федя. Финна жалко, но ты чуть не погиб из-за него. Зачем так рисковать?

— У тебя есть кто-нибудь?

— В смысле? У меня жена и трое дочек.

— Ты их любишь?

— Что за странный вопрос, Федя! Конечно, люблю.

— Тогда ты должен меня понять.

— Че-го-о-о? Нет! Только не говори, что ты... Вот чёрт! Чёрт!

Они собрали кислород, термосы, грелки. Всё, что нашлось в лагере. Вышли за экспедициями, которые отправились на штурм вершины в полночь. Несколько десятков человек растянулись по горе яркой гирляндой. Шерпы заранее провесили перила и утоптали тропу для очередных покорителей. Быстров и Дунаевский поднимались медленно, преодолевая мучительную боль и слабость. Данила не ныл, но на 8200, где начинался сложный подъём, Быстров уговорил его остаться. Слишком опасно карабкаться на распухших негнущихся ногах. До скальной ниши, где лежал Мика, оставалось недалеко.

В серой предрассветной мгле уже виднелась Южная вершина, а Быстров никак не мог найти их укрытие. Он всматривался в нагромождение камней до рези в глазах, но не замечал узкой снежной щели. Он торопился и нервничал, представляя, как Мика умирает в одиночестве ледяного склепа. Навстречу попался альпинист с чёрным лицом. Быстров удивился, заметив, что на нём нет ни кислородной маски, ни страховочной системы. Посторонился, пропуская безумца. Но чёрный альпинист встал рядом и спросил как старого знакомого: