Из воронки послышался скрежет, а затем мужской голос. Если бы он не представился, я не сумел бы узнать доктора Шермана.

— День шестой. Эксперимент пришлось временно прекратить из-за ухудшения состояния леди Уилкокс. После второго сеанса у нее началось кровотечение из носа, дыхание несколько раз останавливалось, по всему телу наблюдались судороги. Как и в случае с Маккензи, я применил слабый разряд электрического тока, после чего пациентка впала в беспамятство. Сутки ее организм не отвечал на внешние раздражители. Она находилась в сознании, но не реагировала ни на свет, ни на болевые ощущения, ни на перепады температур. На четвертый день я решил рискнуть и провел сеанс, не дожидаясь улучшения состояния. Это дало результат. Пациентка проявляет активность, принимает пищу, говорит простейшими фразами. Сегодня я собираюсь повторить, увеличив дозу инъекции и продолжительность.

Снова зашуршало. Наверное, закончилась запись. Спустя минуту опять послышался голос. На этот раз мне довелось выслушать отрывок нудной лекции, в которой я не понял ни слова. Затем попалась еще одна любопытная пластинка.

— Герберту тяжело. Он ни с кем не говорит, отказывается от пищи и воды. Спустя три дня голодания я приказал няне накормить его, но она не справилась. Герберт проявляет агрессию, он невероятно силен, как для голодного ослабленного ребенка. Я чувствую стыд перед Молли, пусть земля ей будет пухом, но мне придется поместить нашего сына под замок. Возможно, будет лучше, если он станет наблюдаться в больнице. Сегодня мы с Джорджем смогли уложить его в кровать и связать, чтобы поставить капельницу. Его пульс нормализовался, сухость слизистых оболочек стала менее выраженной. Он уснул.

Послышался какой-то щелчок, и сразу затем повествование продолжилось. Шерман рассказывал о своем сыне и прогрессирующей у того болезни. Судя по записям, он перепробовал разные средства, начиная с самых гуманных, а затем перешел к более радикальным, от чего даже мне, стороннему слушателю, стало не по себе. Я видел этого ребенка и испытал неприятное ощущение при нашей встрече, но бедняга был болен и не мог нести ответственность за свои поступки. Если представить, что ему пришлось пережить в стенах больницы, то странно, что он не бросается на людей, как дикий зверь.

Зато понемногу стали ясны мотивы доктора. Вероятно, ему понадобились деньги для лечения сына, или же на него надавили, узнав о такой служебной халатности в случае с собственным ребенком.

Через некоторое время дверь открылась, и Хансер сообщил:

— Это всё.