Катя прильнула к забору, вцепившись в прутья до боли в пальцах и закрыла глаза.

«Почему ты меня не целуешь, Лёша? Я тебе противна?»

Закричать бы, да только никто не услышит. Спросить бы помощи, да только никому нет дела. Только омоновцы время от времени хватали кого-то из возмущённых и запихивали в автозак, совершенно игнорируя молча умирающую от боли Катю.

«Почему ты не взял меня с собой? Я даже на это не гожусь?»

Лёша молчал, как будто специально хотел сделать ей хуже. В назидание, в наказание, в укор. Потому что он всегда был сильнее. Когда был.

— Я всё равно приду, слышишь? — прошептала Катя, опустилась на асфальт, но не выпускала пальцами железные прутья, ведь не просто держала их, а обнимала его. — Мне же совсем-совсем некуда идти... И никогда не нужна была такая свобода, слышишь? Никогда...

Эта революция забрала его. Этот народ, желающий свободы, отнял его у Кати, хотя она была готова на любое постоянное насилие в борделе, лишь бы только Лёша жил. Это Алиса и Ворон поставили революцию выше его жизни. И срать они хотели на бабочку, которой больше некуда лететь.

— Девушка, вам плохо?

Голос грубый, страшный. Катя дёрнулась, обернулась, сквозь пелену увидела смутно знакомые черты лица.

— Катерина?

Голос удивлён. Рука смутно знакомого человека потянулась в карман.

«Беги!» — обеспокоенно крикнул Лёша откуда-то издалека, и она сорвалась с места, потому что не могла его не послушать.

— А ну стой, сука!

Катя летела быстро, не чувствуя асфальта под онемевшими от холода ногами. Нырнула в ближайшее такси, еле слышно прошептала:

— Едем, пожалуйста, едем! — и прижалась к окну.

В эту секунду даже слёзы перестали литься, потому что за окном оставался брошенный ею стальной Лёша, привязанный к перекрещенным доскам, возвышающийся над людьми и над остановившимся бугаем. Это точно был кто-то из охранников борделя.

Машина отъехала от площади, и Лёша пропал. Потерявши его навсегда, Катя снова плакала, пока таксист прилично молчал и наворачивал круги по ближайшему району.

— Девушка, вам куда? — потом всё же уточнил он.

«Совсем некуда,» — с ужасом подумала она, снова захлёбываясь истерикой.

Неровным голосом назвала адрес места, переставшего быть домом. Пока ехала, собирала мысли в кучу и печатала текст на расплывающемся перед глазами экране монитора. Держать всё внутри уже не получалось.