— У меня к тебе только один вопрос, — сказал он. — Когда ты впервые набрал мой номер… ты уже тогда знал, что будет?

— Каждый человек без исключения знает свое будущее. Достаточно погрузиться в себя и спросить.

— Я, значит, не умею спрашивать.

— А ты спроси. Сомкни свои веки и спроси. Давай. И не оборачивайся.

— Глупая игра. Не собираюсь в этом участвовать.

Оникс разочарованно вздохнул.

— Кстати, почему ты больше не зовешь меня «дорогой»?

— Рыночная цена на ониксы в этом сезоне упала.

На том они расстались. В тот день город еще шумел, суетливый и яркий, пафосный — но давно не благородный. Стефан спросил себя: любит ли он Париж? — и ничего себе не ответил. Скоро ему предстояло распрощаться с этим городом, но не для того, чтобы переехать в Стокгольм или любой другой, как несколько месяцев назад. Если дело рук его завершится успехом, он сможет наблюдать за Парижем разве что через железные прутья маленького окошечка.

В воскресенье, где-то в районе восьми часов, когда он обретался в проулке с большим черным чехлом в руках в поисках открытого входа на одну из близлежащих крыш, у него резко потемнело в глазах. Стефан решил, что у него от нервов закружилась голова, и не придал этому значения. Через двадцать томительных минут, потраченных на поиск, и еще три, прошедшие за наблюдением сектантских плясок в прицел — тонкое перекрестие двух черных линий, он заметил, что стало подозрительно тихо. Здесь, на крыше, шумел ветер, не мог же он заглушить городской шум! Стефан отвлекся от винтовки и посмотрел вниз.

Ни одного человека. Пропали влюбленные, устроившиеся на пикник, исчезли японские туристы, что ловили Эйфелеву башню в ладонь для десятка одинаковых фотографий, испарились все прочие, кто только мог там быть, составляя массовку его жизни. Остались только сектанты под башней, да и он сам.

Неужели Оникс заставил исчезнуть всех случайных зрителей? Стефан не верил, что тот способен на такое, даже с поддержкой сотни ряженых дурачков.

Что же, внезапное желание всея горожан разойтись по своим делам было ему только на руку. Стефан вернулся к винтовке, и растянулся перед ней на заранее припасенном коврике для йоги.

— Я знаю, что ты здесь, — сказал он. — Чувствую тебя спиной. Ты думаешь, что ты карающая десница, господня или дьяволова… Но ты не справился, когда я подавал тебе знак. Сейчас покажу тебе кое-что… ты увидишь, как надо убивать. И кого надо убивать! Ни разу, ни разу твоя агрессия не была в тему! — Стефан попытался вложить в свой голос испепеляющий импульс. Это ему не удалось, страх перед этим существом был слишком силен, как он ни пытался скрыть эту боязнь от себя самого. Бледный грек это чувствовал.