В холле Алиса переговаривалась с Соней. Арлекин насмехался над горем смертных, а рыбак с шумерской бородой выуживал из пучины океанских чудовищ, способных сожрать Вселенную.

— Дурдом, — сказала Алиса. — У Кирилла отец мачеху убил и сам застрелился.

Соня прикрыла ладонью рот, она была бледна и, казалось, вот-вот разрыдается.

— Твою мать, — пробормотала изумленная Оля.

Женя посмотрел влево, через головы школьников, на едва колышущиеся пластиковые шторки и приколоченную поперек проема доску. Он думал про подвал и подвальных обитателей: манекенов, марионеток, уродливых кукол, жуков. Про царапанье крысиных коготков по доскам. Про каменную пирамиду и тусклое зеркало.

— Это же то, о чем он просил Пиковую Даму.

Девочки уставились на Женю. Соня пнула его ногой:

— Добби, ты совсем, что ли? У Кирилла горе, а ты со сказочками своими!

— Ну ты и придурок, — фыркнула Алиса, направляясь за Соней к парадному входу.

— Не пойму, — сказала Оля. — Ты серьезно или гонишь?

— Я не верю в совпадения.

— Но вчера ты и в призраков не верил.

— Я обманул. Здесь страшно ночами. Материализм — хорошее оружие против малодушного страха. Как броня на войне или как свет ночника, когда в детстве боишься темноты.

Примерно об этом же Оля размышляла в комнате пятнадцать минут назад.

— А Кирилл и правда загадал, чтобы мачеха умерла.

Оля не ответила, зашагала в «детское» крыло.

— Мне нужно брата найти.

— Я с тобой!

* * *

В шею впилась бумажная пулька. Артем не обратил внимания. Он увлеченно рисовал: ручка порхала по тетради, перо рвало бумагу. Ребро ладони испачкалось в чернилах. От усердия Артем высунул язык.