– Да, верно.

– А еще что?

– Никакого секса.

* * *

При открытом окне в комнате чувствовался тошнотворный, едкий запах выхлопных газов, можно было даже представить, как они, клубясь, переливаются через подоконник, подобно мелким морским волнам. На улице какой-то мотоцикл сорвался с места с таким визгом, как будто железный мост пилили циркулярной пилой. Хор мужских голосов звучал все громче и громче.

Свет из окна был единственным светом, который был им нужен. Почти полная темнота. Мрак. Когда она открывала рот, на ее губах поблескивала слюна. Округлость его плеча была то белой, как мел, то ярко-голубой, от неонового света, пульсирующего на огромном экране на противоположной стороне улицы. Он спросил ее о чем-то, и она прошептала:

– Да, сделай так.

И немного погодя он услышал ее голос. Он как будто шел откуда-то издалека, но становился все громче. Негромкие вскрики набирали силу по мере того, как чувство овладевало ею. Ее бедра приподнялись и замерли, напряженные, словно она к чему-то прислушивалась, пока она не закричала в полный голос и, кажется, куда-то упала от него. Его руки обхватили ее у плеча и бедра, он как бы поймал ее в полуполете, и ее ноги обвились вокруг его талии, увлекая его за собой вниз.

* * *

– Что? – спросил он. – Что для этого потребуется?

– Уходи из всего этого завтра же. – Она приподнялась на локте. Было уже слишком темно, чтобы видеть его лицо, но тем не менее она смотрела на него. – Сегодня вечером, если есть хоть какая-то возможность сделать это. Уйди. Брось все. Перестань быть легавым. Просто... Что бы там ни было у тебя срочного, что бы ни лежало у тебя на рабочем столе – забудь об этом. Не ходи туда. Оставайся здесь. Выйди из этого прямо сейчас.

– Такой вот способ?

– Да, такой способ.

Воровато прокралось холодное молчание. Она села прямо и оперлась спиной о спинку в изголовье кровати, обхватив руками поджатые к подбородку колени и уткнувшись в них лбом. Он не видел ее в темноте.

– Иди домой, Робин, – сказала она.

* * *

Он налил в стакан безрассудно много виски и отнес его к стулу у окна, смотревшего на реку. Он понимал, что Элен была права. Мало что еще могло сделать возможной их жизнь вместе. Но только проблема заключалась не в его службе в полиции. Это просто давало проблеме конкретное место для существования. Сцену, текст пьесы, статистов. А иногда и самое опасное из всего – аплодисменты.

Невозможно. На этот раз невозможно. Только не в этот раз. Не в этот. Ему необходимо было кое-что узнать. Ему необходимо было кое-где побывать. Оказаться поставленным перед выбором достаточно неприятно. А то, что он, по-видимому, сделал его, наполнило Кэлли яростью. Грузовое судно шло вверх по реке, его фонарь на корме бросал в воду узкие ленты света. Кэлли выпил половину того, что налил себе, одним глотком. Он думал о том, что сказала Элен. Об этих темных местах. Он знал, что она близка к истине, и в то же время понимал, что поскольку это был он, он сам, он никогда не счел бы это таким странным, или неправильным, или опасным. Вроде того, как сам ты можешь стоять на краю обрыва, но как это делают другие, для тебя смотреть невыносимо. Или как в ситуации с адюльтером: кто-то другой был бы уязвим тем, чему ты не придал особого значения.