Ты стоишь и смотришь на себя, как ты идешь к этому обрыву. Если бы ты могла сказать, предостеречь, но это бессмысленно, потому что, кроме тебя, здесь некому слушать, и вот ты спускаешься вниз по склону, к полосе травы, где все останавливается, где все исчезает.

Твои каблуки увязают в топком торфе, носки задираются вверх. А то, что внизу, слишком далеко, чтобы можно было разглядеть, и отсутствие этой возможности подобно слепоте. Ты стоишь, и ничего, ничего перед тобой нет. И это прекрасно. Ты в безопасности, потому что это ты, ты сама, ты управляешь собой, достаточно уверенная в себе, чтобы продвинуться вперед еще на дюйм. Ты наблюдаешь за этим с некоторого расстояния, другая ты, и если бы ты могла сказать, ты бы сказала: «Вернись назад. Вернись назад. Отойди в сторону». А этот человек на краю утеса думает: «Ничего не может случиться, потому что я – это я, я сама».

Обе эти мысли приходят к тебе, как ливень. В шоке твои ноги отступают от края. В этом есть какая-то ужасающая неопределенность, словно все в мире расшаталось, и ты скользишь в этой безбрежности, и звук твоего собственного падения гогочет в твоих ушах. А воздушные потоки не поддержат тебя: их там нет. Вот что происходит с тобой как раз перед тем, как ты умираешь.

* * *

Элен, вздрогнув, посмотрела прямо в лицо Кэлли. Говорила она обрывисто. Кэлли понимал, что он слушает что-то выхваченное из середины какого-то продолжительного объяснения: она очнулась от сна сразу, ее голос не был сонливым.

– Мне снилось, что я падаю. – Страх четче обозначил черты ее лица, она наполовину села, словно пытаясь поймать то, что было сказано. Потом и лицо и поза расслабились, смягчились, казалось, это было ее второе пробуждение. Она улыбнулась Кэлли и протянула руку. – Я думаю, что это неудивительно.

– Конечно нет.

– Долго ли я спала? – Она имела в виду: надолго ли ты уходил?

– Возможно, минут пятнадцать. Не больше.

– Ты виделся с Майком?

– Да.

– Никаких следов?

– Никаких следов.

Они говорили о Джексоне, о том человеке, который избрал ее своей жертвой. Она хотела, чтобы его поймали, связали, заперли и запломбировали печатью. Его свобода отзывалась ледяным сквозняком по спине, была подобна дуновению смерти.

– Это вопрос пары дней, – сказал Кэлли. – Либо он там, либо его там нет. Если он там, он будет меня ждать.

– Предоставь это кому-нибудь еще.

– Ты в самом деле этого хочешь?

Все, чего она хотела, все, о чем она просила, – это чтобы Кэлли остановился. Если не считать того, что теперь она тоже нуждалась в защите. Она попробовала высказать мысль, которая позволила бы им обоим соскочить с этого крючка: