— Мой муж убил себя, потому что боялся, мистер Паркер. Что-то, что он сделал когда-то, пришло, чтобы поймать его. Он рассказывал Эллиоту, но Эллиот ему не поверил. Муж не стал рассказывать мне о том, что это было. Напротив, делал вид, будто все идет нормально до того дня, когда пошел в гараж с куском желтого шланга и убил себя. Эллиот тоже старался делать вид, что все в порядке, но, я думаю, он знает больше, чем говорит.

— А чего, по вашему мнению, боялся покойный мистер Фостер?

— Не чего — он боялся кого-то.

— У вас есть какие-то соображения по поводу того, кто бы это мог быть?

Адель Фостер поднялась и движением руки попросила меня следовать за ней. Мы поднялись по лестнице наверх, прошли через то, что в прежние времена служило в качестве комнаты ожидания для пришедших с визитом, а теперь было превращено в роскошную спальню. Мы остановились перед запертой дверью, она повернула ключ, торчавший в замке, и отперла ее.

Эта комната служила когда-то небольшой спальней или гардеробной, но Джеймс Фостер превратил ее в кабинет. Здесь стояли компьютерный стол и кресло, а также чертежная доска и ряд шкафов вдоль одной стены, заполненных книгами и папками. Окно выходило во дворик перед домом; верхушка цветущего кизила была видна в нижнем его уголке, последние белые цветы увяли и осыпались. Сойка сидела на верхней ветке кизила, но наше движение за стеклом потревожило ее, и она внезапно исчезла, махнув на прощание голубым хвостом.

По сути, птица лишь на мгновение отвлекла мое внимание, от стен этой странной комнаты. Не могу сказать, в какой цвет они были покрашены, потому что краски не было видно под чешуйками листов белой бумаги, приклеенными к стенам. Комната как будто пребывала в постоянном движении, потому что листы трепетали на сквозняке. Листы были самых разных размеров: некоторые с почтовую открытку, другие больше чертежной доски Фостера. Одни были желтыми, другие темными; одни гладкими, другие разлинованными. Детали менялись от рисунка к рисунку. Моментальные наброски, сделанные короткими точными штрихами карандаша, соседствовали с тщательно прорисованными изображениями. Джеймс Фостер был почти художником, но, казалось, у него есть только одна тема, воплощенная в десятках рисунков.

Каждый рисунок изображал женщину с загадочным выражением лица. Ее тело закутано белой тканью с головы до ног. Ткань стекала с ее тела, как вода с ледяной скульптуры. Это не было ложным впечатлением, потому что Фостер старался показать, что ткань, в которую завернута незнакомка, мокрая. Белая ткань облекала ее ягодицы, ноги, грудь и узкие, тонкие, как клинки, пальцы рук: каждый сустав пальца отчетливо проступал сквозь ткань там, где женщина сжимала ее в кулаке.