Только тут я сообразил, что мне, наверное, двенадцать или тринадцать лет и заметил свои ноги в коричневых летних сандалях и белые короткие гольфы. И еще! Во сне я говорил на английском и мой спутник — тоже, хотя мне казалось, что я не знал языка.

Но тут незнакомец неожиданно подмигнул как заговорщик и взяв твердой рукой из моих ладоней листочки — ага! — это список лошадей, бегущих в заездах — молча оттчеркнул ногтем какое-то имя, и вернул взятое.

Я принялся тут же поспешно искать глазами отчеркнутое, но уже почему-то не мог справиться с английским текстом.

Сон заканчивается!

В ужасе я вцепился ладошкой в рукав джентльмена, не зная что сказать. Но тот как-то сразу проник в мои затруднения и быстро наклонившись к моему уху, пунцовому от стыда, шепнул: «В большом заезде победит Эйборн.»

— Эйборн! — с этим возгласом я пробудился от сна. Это Август Эхо ткнул ледяным кончиком ,трости в мой живот.

Он сидел все так же в шезлонге.

Судя по тому, что его поза не изменилась, я спал от силы несколько минут.

— Ты спал три минуты, Герман. Ну рассказывай. Быстро и четко.

Легко сказать, я елегеле ворочал языком и на связный рассказ о том, что только, что видел потратил чуть-ли не целых десять минут. При этом я отчаянно боролся с галлюцинациями: мохнатые гусеницы бражника с трости уже заползли на правую руку генерала — и гадкой гурьбой расползлись по рукаву полувоенного френча вверх к плечу и на грудь. Люминесцентные лампы под кафельным потолком были облеплены мерзскими усатыми насекомыми с кисейными крылышками. Стены бассейна были забрызганы пятнами йода.

— Эйборн! Не нужен нам никакой чертов Эйборн! — гремел надо мной голос Учителя, — Нам нужна Герса. Ты промазал, Герман, промазал. Это был легендарный заезд в Ливерпуле, 1958 года! Самый большой выигрыш за полвека. К финишу пришел никому неизвестный Эйборн. Шансы лошади оценивались как 1 к 66. В тот день он выиграл целое состояние — триста тысяч фунтов стерлингов.

— Кто он? — выдавливаю я из губ с отвращением горячие и липкие слова.

На полу, прямо под шезлонгом Учителя, между деревянных ножек копошились зеленоватые кролики с белыми глазами. Они громко жевали бумагу. Меня подташнивало от чувства гадливости.

— Но ты ему понравился, Герман. Это факт. Он отчеркнул ногтем имя. Эта жадина поделился с тобой выигрышем… Спи дальше. И спрашивай, спрашивай его. И помни, Герман, ты уже не мальчик. Спи!

И я опять провалился в сон, и после двух-трех видений, которые пронеслись перед моими глазами со скоростью ночной молнии, снова оказался на ипподроме. Во сне мои чувства расцвели и обострились необычайно. Бог мой, если бы я мог выбирать между жизнью и сном, я бы выбрал последнее: как глубоко дышит грудь, как пьянит воздух, как свежи краски, как прекрасна толпа людей вокруг меня на трибунах. Я переживал исключительный подъем чувств, и только тогда, когда на беговой дорожке вдруг появилась стайка бегущих рысаков под седоками — стипль-чейс! — я опомнился и принялся лихорадочно искать глазами незнакомца… Вид бегущих лошадей, их округлая масса, чередование бегущих ног, красота быстроты — готовы были разорвать ткань сновидения.