— Странно как-то вы дышите, — заметил Фрик. — У вас, наверное, что-то не в порядке с носоглоткой.

Свешиваясь с дивана вниз, он начал испытывать головокружение.

— Я могу назвать вам фамилию моего врача. Он выпишет вам рецепт. Дышать вам станет легче. Вы еще меня поблагодарите.

Ему ответил каркающе-монотонный голос, доносящийся из горла, забитого лезвиями бритв, более сухой, чем дважды сожженный пепел, поднимающийся из невероятных глубин, по расщелинам в груде камней, из руин чего-то неведомого: «Мальчик».

В ухо Фрика слово это вползло, как насекомое, может, как одна из тех уховерток, которые вроде бы могут проникать в мозг и откладывать там яйца, превращая тебя в ходячий улей, кишащий червями.

Помня о всех афишах, на которых отец выглядел благородным, храбрым и решительным, Фрик не бросил трубку на рычаг. Собрал силу воли в кулак и изгнал страх из голоса: «Вы меня не напугаете».

— Мальчик, — повторил голос, — мальчик. — Послышались другие голоса, четыре или пять, поначалу тихие, мужские и женские, повторяющие: «Мальчик… мальчик». В них звучала настойчивость, нетерпение, отчаяние. Он различал мелодичные голоса, обволакивающие, хриплые, грубые: «…кто там? …путь, он — путь»,

сладкая плоть…», «…глупый маленький поросеночек, легкая добыча…», «пригласи меня…», «…пригласи меня…», «…нет, пригласи меня…» В секунды число голосов увеличилось до десяти, двадцати, множества. Может, потому, что говорили они все разом, казалось, что им куда привычнее звериное рычание, чем человеческая речь, отдельные слова, среди которых хватало ругательств, слились в поток бессмысленных фраз, перемежаемых леденящими душу криками страха, боли, раздражения, злобы.

Сердце Фрика колотилось по ребрам, пульсировало и горле, отдавалось в висках. Он-то давал себе слово не пугаться, но испугался, испугался до такой степени, что не решался вымолвить в ответ хоть одно слово.

И однако эти сбивчивые голоса влекли его, приковывали внимание. Жажда общения, тоска, отчаяние, меланхолия сливались в песню, которая трогала струны его души, говорила с ним, уверяла, что более ему нет нужды страдать от одиночества, что дружба — вот она, ему достаточно только попросить, стоит лишь открыть

им сердце, и у него появится семья, а жизнь обретя смысл и цель.

Но даже этот бессвязный, полный ругательств, которые должны были отталкивать Фрика, хор голосов где так часто слышалось рычание и шипение, успокаивал его ужас. Сердце все колотилось, но от мгновения и мгновению страх в этих гулких ударах замещался радостным волнением. Все могло измениться. Совершенно, Полностью. Здесь и сейчас. В мгновение ока. У него могла начаться новая жизнь, намного лучшая, а требовалось для этого совсем ничего: только попросить. И из его жизни навсегда исчезнут одиночество, неопределенность, замешательство, сомнения в себе, слабость…