— Я, может, и не убью тебя, если выстрелю, но всю жизнь ты будешь неподвижно лежать, как чурбан.

— Да! — в отчаянье крикнула она. — Да, поняла.

— Ну что? Стрелять?

— Не-е-е-ет! Не-е-е-ет!

— Тогда говори, где деньги.

Она подняла голову и посмотрела сквозь слезы в глаза.

— Клянусь Девой Марией, клянусь жизнью моих детей... Я ничего не знаю ни о каких деньгах! — Она бросилась ему в ноги, словно послушница перед алтарем. — Ничего не знаю!

Зунига долго смотрел на нее. Дети бились в истерике. Вокруг лампы под потолком, громко жужжа, кружил огромный черный жук. Индеец отвел пистолет от шеи.

— Значит, у гринго совсем не было денег?

Яни снова посмотрела на индейца:

— Клянусь... Клянусь младенцем Иисусом, не знаю.

Холодный взгляд его черных глаз скользнул по женщине, словно лезвие кинжала.

— А были бы у него деньги, ты бы знала? Да?

Вопрос непростой. Как на него ответить?

— Клянусь...

— И если бы знала, сказала бы мне, верно? — зашипел он, как змея.

— Клянусь Богом, впервые слышу о каких-то деньгах. Перед Богом и его ангелами... никогда...

Взгляд его потеплел, и теперь он ощупывал простертое на полу тело Яни. Женщина поняла: он собирается ее изнасиловать при детях.

— Клянусь... клянусь... — бормотала она. Он грубо схватил ее за волосы и поставил на ноги. Яни вскрикнула, дети завыли еще громче. Индеец толкнул ее к кухонному шкафу и посадил на узенький выступ.

— Пожалуйста, не трогайте меня. Я не знаю...