Я позвала:

— Ашер! Прошу тебя...

Он не остановился. Дверь за ним закрылась, и в комнате воцарилась глубокая тишина.

И в этой тишине заговорил Жан-Клод, и от его тихого голоса я вздрогнула.

— Собери свои вещи, Анита, и иди.

Я посмотрела на него, сердце забилось у меня в горле, и я испугалась — по-настоящему.

— Ты меня выгоняешь? — Даже голос прозвучал не по-моему.

— Non. Но сейчас мне надо побыть одному.

— Ты же еще не ел?

— Ты хочешь сказать, что желаешь дать мне пить? Сейчас?

Он говорил, глядя в пол, а не на меня.

— На самом деле сейчас я больше вроде как не в настроении, — сказала я, пытаясь говорить обычным голосом. Жан-Клод не выгоняет меня из своей жизни, но мне не нравилось, что он на меня не смотрит.

— Я буду есть, но только для еды, а ты не еда. Так что, пожалуйста, уходи.

— Жан-Клод...

— Уходи, Анита, уходи. Мне сейчас не нужно, чтобы ты была здесь. Мне сейчас не нужно тебя видеть.

В его голосе послышались первые струйки злости, как бывает, когда предохранитель вспыхнет и по нему побежит огонек, но он пока еще не сгорел.

— Если я скажу, что прошу прощения, это поможет? Сама удивилась, какой у меня был жалкий голос.

— То, что ты понимаешь, что тебе есть за что извиняться, уже начало, но этого не хватит — сегодня. — Тут он посмотрел на меня, и глаза его блестели — не силой, а непролитыми слезами. — И это не мне ты должна принести извинения. А теперь иди, пока я не сказал ничего такого, о чем мы оба пожалеем.

Я открыла рот, хотела ответить, но он протянул поднятую ладонь и сказал просто:

— Нет.