Рим. Весна 56 года

БОЛЬШОЙ ПОЖАР

Пока живу, пускай земля огнем горит.

Нерон

По мере того как рабы развязывали вплетенные ленты и распускали длинные светлые волосы, они прядь за прядью разлетались бурными волнами по голым плечам императора Нерона. Он сидел обнаженный перед большим зеркалом, пристально разглядывая свое отражение холодными голубыми глазами.

Да, правда. Он действительно стал похож на Феба Аполлона, как все утверждали. Черты его лица, словно высеченные из мрамора, были вполне красивы. Он добавил немного румян на губы, чтобы подчеркнуть их чувственный вид. Это объясняло его привлекательность практически с детства как для женщин, так и для мужчин.

Встряхнув распущенными волосами, роскошно ниспадавшими до талии, он встал, чтобы насладиться более полным и замечательным видом собственного отражения в зеркале — креп-

кой и сильной мускулатурой, развившейся благодаря нескольким годам бойцовских состязаний на олимпиадах в Греции, где, в сущности, он сразу завоевал несколько главных медалей. Ах да, надо бы не забыть. Он наклонился вперед и написал памятную записку: «Дать свободу провинции Олимпия».

Подумать только, в семнадцать лет он уже стал правителем самой большой империи в мировой истории и, безусловно, единственным императором, обладавшим ангельским голосом и божественной красотой. Все это свалилось ему на голову только благодаря тому, что его драгоценная мать, Агриппина, оказалась достаточно умной, чтобы выйти замуж за своего дядю Клавдия, который так удачно умер, откушав случайно ядовитых грибов. Вскоре после этого Нерон причислил Клавдия к сонму богов, пояснив в ходе своего панегирика, что это вполне уместно, поскольку грибы, как известно, являются пищей богов.

Слуги только что перекинули ему через голову пурпурную шелковую тогу, поправили локоны и закончили ритуал облачения, набросив на плечи расшитый золотыми звездами плащ, когда его мать собственной персоной явилась в личные покои Нерона. Она выглядела прекрасно, как обычно, поэтому он сердечно обнял ее и нежно поцеловал в губы.

— Милая, ты не представляешь, что я придумал для нас на сегодняшний вечер, — заявил Нерон, слегка отстраняя ее, чтобы лучше видеть.

Потом он развязал ленту на ее тоге и отбросил ее, обнажив прекрасные груди. Поистине, это парочка золотых шаров самой богини, подумал он, но, в общем-то, ей ведь всего лишь тридцать лет, разве не так? Слуги и рабы благоразумно отвели глаза, а Нерон склонил голову к груди своей матери и ласкал ее языком, как змей, пока соски не воспряли возбужденно. Он позволил ей приласкать его под мантией, как ему нравилось. Только мать умела искусно возбудить его. Но вскоре он мягко отвел ее руку.