Алекс неслась в лунном свете и пыталась при этом кричать, но ее поврежденное горло способно было издавать только хриплые, похожие на приглушенные стоны звуки. Напрасный труд. Никого вокруг не было, никто не слышал ее призывов о помощи. Вдобавок снова поднялся ветер — еще сильнее прежнего — и его унылые стенания почти полностью заглушили несильный голос Алекс.

Если она доберется до зарослей раньше Маноа, ему придется долго ее там разыскивать. Он хорошо понимал это и тоже бежал изо всех сил — так, что даже в груди стало больно. Как только он подумал, что еще немного — и пленница добежит до леса и там укроется, порыв ветра закрутил вокруг ног женщины широкий подол рубашки, она оступилась, и тут Маноа схватил ее.

Он скрутил ее прежде, чем Алекс успела подняться на ноги. Он ударил ее в живот, затем в бок, в спину, потом ухватил ее за скованные руки и рывком поставил на ноги. Он снова перебросил ее через плечо, сильно разозлившись на пленницу за то, что ее начало рвать. Он слышал ее стоны, но ему было наплевать — белая женщина должна сполна заплатить за все.

Через несколько минут она снова была водружена на алтарь и лежала там, подтянув ноги к подбородку, еле слышно постанывая. Маноа, обнаженный до пояса и в тыквенной маске, опрокинул Алекс на спину и куском угля нарисовал ей на лбу черные точки. Эти точки являлись знаком каува — человека низшей касты, годного только на то, чтобы его принесли в жертву Главному божеству войны. Пожилая женщина начала рыдать и кашлять, так как Маноа сильно ударил ее в бок.

Наконец Маноа закончил разрисовывать жертву и затянул древний полинезийский ритуальный гимн, не обращая никакого внимания на плач и отчаянные крики женщины. Закончив пение, Маноа одним движением разорвал рубашку Алекс, обнажив ей грудь. Она умоляла своего палача помиловать ее, но Маноа не желал ничего слушать. В шуме ветра ему слышался только голос мана.

Он заговорил, но его слова были только точной копией последних слов му — вершителя казней — перед тем, как тот приступал к делу. Он говорил, что приносит в жертву божеству войны по имени Ку белую женщину и надеется, что это послужит вящей славе грозного божества. Потом Маноа замолчал и зажал в кулаке ритуальный нож из акульих зубов. Этим ужасным орудием он сделал надрез на обнаженной груди Алекс Бендор. Надрез над тем местом, где у Алекс билось не желавшее сдаваться сердце.

Глава 24

Глава 24

Гонолулу

Август 1983

Саймон Бендор вышел во двор дома Пола Анами за несколько минут до того, как часы пробили одиннадцать утра. Он положил на тиковый столик дневник Касуми и очки матери с толстыми стеклами, а затем опустился в плетеное кресло. Кресло, стоявшее рядом и предназначенное для Эрики, пустовало. Сама она находилась на противоположном конце участка и курила, молча глядя на пышные кроны деревьев. Она вспоминала Молли.