Ленка Черных, решив, что Элвис не станет ей ни мужем, ни любовником, а простые приятельские отношения ее не устраивали, уехала к себе в Тверь, звонила оттуда на прошлой неделе. Нашла работу в одной шарашке, торгующей мебелью и матрасами. В свободное время она не вылезает из библиотеки, готовится поступать в институт. Но при фатальном невезении, которое у Ленки в крови, не исключено, что она снова окажется в каком-нибудь московском притоне. И Элвису придется вытаскивать ее оттуда за уши.

Сегодняшняя жизнь дяди Димы — это скоростное шоссе, по которому он несется на крыльях своего успеха, выигрывая одно дело за другим. В адвокатской конторе «Саморуков и партнеры»он получил повышение, деньги гребет лопатой, правда, с женой возникли какие-то напряги. То ли Дима застукал ее в постели с мужиком, но ли добрые люди прислали ему несколько фотографий сугубо интимного свойства. Про жену и ее измену Радченко сказал просто: «Это суча — тоже человек». И больше ни слова. Так или иначе, дело идет к разводу. О своей личной жизни Радченко много не распространяется, а Бобрик не лезет с вопросами.

— Ладно, пойду я, — Бобрик поднял воротник куртки. — Только отолью на дорожку. Вон за углом.

— Придется заняться твоим воспитанием, Боб, — покачал головой Элвис. — За углом бомжи отливают. Зайди в театр, спустись в туалет. И сделай все, как человек.

— Не, не пойду. Там в гардеробе раздеваться надо, потом снова одеваться. А старуха, которая на вешалке, и так бухтит. Ну их всех. Тут дел на минуту.

Он спустился вниз на две ступеньки, прошел пару десятков метров, свернул в темное пространство между двумя домами. Через минуту он оказался в дворике, зажатом между театром и старым жилым домом. На столбе качался одинокий фонарь, летел снег, а ветер выл, как побитая собака. Встав в тени трансформаторной будки, Бобрик расстегнул куртку, коснулся «молнии»штанов и вдруг замер. Показалось, он услышал слабый крик человека, зовущего на помощь.

***

Поветкин, уставший от волнения, от комплиментов, от телефонных звонков, не смолкающих ни на минуту, от бестолковой суеты, царящей в театре всю последнюю неделю, выглядел немного усталым, но очень элегантным. Больше часа прошло после окончания спектакля, а театр все еще полон людьми, он гудит, как растревоженный улей. С трудом отбившись от репортеров, режиссер добрался до своего кабинета, упал в кресло, но понял, что не сможет усидеть и минуты. Повертевшись у зеркала, Эдуард Павлович решил, что в своем шикарном костюме, сшитым на заказ известным модельером, белой шелковой сорочке с рюшками на груди, тоже шитой на заказ, и бордовом галстуке-бабочке, он просто неотразим, хорош на все двести десять процентов.