– Ну что, Томмазо Кампанелла? Каково вам там, возле тюрьмы? – спросили его хориновцы, используя радиомост.

– Чего я добился? Чего я добился? Этого милого здания, которое теперь стало моей перспективой? Я же там не смогу пользоваться горячей водой и превращусь в крокодила. Может быть, лучше селедочный хвост, которым бил меня мой начальник?! Он все-таки платил мне за мое долготерпение, за мое адское терпение его селедочного хвоста деньги. На эти деньги я мог есть, мог обеспечивать себе фатеру. Пусть с видом на «Матросскую тишину», но я все же был снаружи ее, а не внутри. Я мог принимать каждый день – утром и вечером – душ и не умирать в виде крокодила. Чего я добился? Но ведь, с другой стороны, я попаду в «Тишину» ненадолго. А вдруг мне не удастся сохранить там паспорт, и я попаду надолго? И тогда – все, в мучениях стать крокодилом и в еще больших мучениях крокодилом и помереть. Нет! Надо срочно избавиться от паспорта, – на этих словах Томмазо Кампанелла достал из кармана тюремный паспорт, посмотрел на него, но потом засунул обратно. – Но тогда, тогда… Тогда я навсегда осяду здесь. Навсегда селедочный хвост. Ну а если не работать? Бросить эту проклятую работу? Так как же не работать?! Не нищенствовать же мне. Хотя, почему бы и нет?!

Томмазо Кампанелла побрел по улице. Ноги сами несли его обратно в «Хорин».

Вскоре впереди уже виднелись просторная площадь перед Электрозаводским мостом, стоявший на углу большущий дом в стиле сталинской эпохи – первый с этого конца улицы Гастелло. Справа у высоченной железнодорожной насыпи чернел в окружении деревьев бывший Покровский царский дворец, опустевший после смерти императрицы Елизаветы и отошедший потом в ведение Покровской епархиальной общины сестер милосердия. Томмазо Кампанелла всегда пытался разглядеть поподробнее дореволюционные постройки общины, крепкие, словно замок или сторожевой монастырь.

Томмазо Кампанелла видел, что вокруг достаточно мрачно.

Немало тому, должно быть, способствовал сам антураж этого вечера… Кругом была полная, совершенная темнота, которой отличались Большая Почтовая и примыкавшие к ней улицы.

Томмазо Кампанелла прошел под железнодорожным путепроводом. Сверху, над его головой, виднелось множество черных, перекрещенных балок. Справа вплотную к ним подступала уходившая почти вертикально вверх укрепленная широкими каменными плитами железнодорожная насыпь, на которую опирался путепровод.

Пешеходный тротуар в этом месте возвышался над проезжей частью столь высоко, что, казалось, будь он еще повыше, головы пассажиров и водителей легковушек окажутся как раз напротив ботинок хориновца.