— Но, чёрт побери, о чём идёт речь? Корабль что, тонет?
Бриттон уставилась на него парой холодных зелёных глаз.
— Там, внизу — мой метеорит. Я не покину корабль, — не сдавался он.
— Никто не покидает корабль, господин Ллойд. Мы оставим судно лишь в самом крайнем случае. Отпускать спасательные лодки в такой шторм — вероятно, в любом случае самоубийство.
— Тогда, ради Бога, не надо преувеличивать. Мы можем справиться со штормом и добраться до Фольклендов на буксире. Всё не так уж плохо.
— У нас нет ни тяги, ни управления. Как только нас вынесет обратно в шторм, мы окажемся на ветру в восемьдесят узлов, среди волн в сотню футов высотой и в шестиузловом течении, и все они будут сообща сталкивать нас в одном направлении, к проливу Брансфильда. Это Антарктика, господин Ллойд. И всё — очень плохо.
Ллойд стоял в потрясении. Он уже чувствовал, как перекатывается корабль. Порыв холодного воздуха проник на мостик.
— Слушайте меня, — сказал он негромко. — Мне плевать, что вы должны делать, или как вы всё это сделаете, но — только посмейте потерять мой метеорит! Вы меня поняли?
Бриттон одарила его холодным, жёстким взором.
— Господин Ллойд, сейчас мне плевать на ваш метеорит. Единственная моя забота — корабль и команда. Вы меня поняли?
Ллойд повернулся к Глинну в поисках поддержки. Но Глинн оставался совершенно молчаливым и спокойным, с обычной маской бесстрастности на лице.
— Где мы можем отыскать буксир?
— Большая часть электроники вышла из строя, но мы пытаемся связаться с Южной Джорджией. Всё зависит от шторма.
Ллойд в нетерпении сделал шаг назад и повернулся к Глинну.
— А что там, в трюме?
— Гарза укрепляет сеть новой сваркой.
— И сколько времени займёт это?
Глинн не ответил. Ему и не требовалось отвечать: Ллойд тоже это чувствовал. Движение корабля становилось всё тяжелее — страшная, медленная качка, которой требовалось вечность, чтобы завершить период. И на вершине каждой волны «Рольвааг» кричал от боли; его глубокие стоны были наполовину звуком, наполовину вибрацией. То была мёртвая хватка метеорита.
«Рольвааг», 17:45
Из радиокомнаты показался Ховелл и заговорил с Бриттон.