— Что — Катерина? — в конце концов переспросил Тадеуш.

— Ты сам сказал, что я очень на нее похожа. — Кэрол постаралась изобразить мольбу. — А я хочу быть уверена, что ты будешь спать со мной, а не с подобием Катерины.

Глаза Тадеуша подернулись туманом, он опустил плечи:

— Думаешь, я сам не задавал себе этот вопрос?

— Не знаю.

Понимая, что нашла кнопку, благодаря которой может умерить его гнев и сделать его уязвимым, Кэрол позволила себе немного расслабиться.

— В первый раз, когда я увидел тебя, я был в шоке, дал себе слово, что пальцем к тебе не прикоснусь, потому что тогда станет еще больнее. Но чем лучше я узнавал тебя, тем сильнее ты мне нравилась. Теперь же, когда я смотрю на тебя, то вижу Кэролин, а не Катерину. Извини, если я поторопился.

— Тадзио, мне хочется тебе верить. Но мне нужно еще немножко времени.

Он скрестил руки на груди:

— Понимаю. У тебя сколько угодно времени. Торопиться некуда. Извини меня.

Кэрол покачала головой:

— Тебе не за что извиняться. Теперь многое прояснилось, и мы лучше понимаем друг друга.

Тадеуш с трудом изобразил едва заметную улыбку:

— Вот и хорошо, Кэролин.

— Да, хорошо, Тадзио. Но я хочу быть уверена. — Она оправила платье и встала. — А теперь мне пора домой.

*

Свет еще горел, занавески не были задернуты. Это было первое, на что Кэрол обратила внимание, когда вышла из «мерседеса» Тадеуша и попрощалась с водителем. Она казалась себе растрепанной и даже немного запачканной после поцелуев на диване, но ей было все равно. Желание видеть Тони было настолько сильным, что она не стала терять время на приведение себя в порядок.

Дверь распахнулась так быстро, что у Кэрол появилась мысль: а не ждал ли он ее стука? Тони нежно улыбнулся при виде ее.

— Ты потрясающе выглядишь, — сказал он, показывая Кэрол на гостиную. — Как все прошло? — спросил он, идя следом за ней.

Они остановились совсем близко друг к другу. Поразительно, как она выглядит, думал Тони, волосы сверкают на фоне черного окна, губы приоткрыты в соблазнительной улыбке. Кэрол была возбуждена, и Тони почувствовал болезненный укол в сердце. Это была ревность. Ему бы хотелось, чтобы ее желание было обращено на него, а не на преступника Радецкого, который был всего лишь гангстером, хоть и под маской утонченности.