– Никто не признается семейному доктору в том, что насиловал и растлевал собственную дочь.

– Не будь так уж уверена. В прежние времена семейный врач был кем-то вроде священника. Особенно на Юге. Он был единственным, кому некоторые могли излить душу на законных основаниях.

Я останавливаюсь и без сил приваливаюсь к серому стволу дуба.

– Что случилось? – спрашивает Майкл.

– Ты можешь подогнать сюда машину?

Несколько мгновений он молча внимательно рассматривает меня. По его глазам я вижу, что сейчас он мыслит как врач, выискивая во мне симптомы… Чего?

– Ты обещаешь дожидаться меня здесь?

– Естественно. Чего ты боишься?

– Я боюсь, что подобный шок может спровоцировать развитие маниакального состояния. Если так и случится, ты перестанешь отдавать себе отчет в своих действиях. И, думаю, тем или иным способом, но покончишь с собой.

Я скольжу по стволу дерева и опускаюсь на мягкую землю. Кора царапает мою кожу, и я почему-то радостно приветствую эту боль.

– Пожалуйста, Майкл…

– Я вернусь через две минуты.

Как только он скрывается из виду, я вываливаю на землю содержимое вещмешка отца: «Плейбой», карты, письма, сливы, снайперскую нашивку, альбом для рисования, фотоальбом на пружинке. Затаив дыхание, я открываю фотоальбом, снимки в котором для сохранности уложены в пластиковые кармашки. Еще никогда в жизни я так не боялась того, что увижу. Если там будут другие фотографии детей, я буду просто стараться равномерно дышать, пока не отключусь. Раньше у меня это не получалось, но сегодня…

На первом снимке в сумерках виден олень, самец с ветвистыми рогами. Я уже готова облегченно перевести дух, но сдерживаюсь. Каждая фотография в этом альбоме таит в себе опасность.

На другом снимке запечатлен черный медвежонок. Еще на одном – змея, медноголовый мокассиновый щитомордник, обвившаяся вокруг ветки кипариса.

Сердце замирает у меня в груди.

На очередной фотографии я вижу обнаженное коричневое тело. Но это не ребенок. Во всяком случае, не в препубертатном возрасте. Это Луиза Батлер, только на тридцать лет моложе той, с кем я разговаривала в маленьком домике на острове. На фотографии ей, наверное, еще нет восемнадцати. На фоне заката она стоит на берегу реки, без малейшего стеснения глядя в объектив. Грациозность и красота ее тела делают Лолу Фалану из «Плейбоя» обычной девушкой.

Я переворачиваю страницу.

Снова Луиза на берегу реки, только теперь повернувшись в профиль к заходящему солнцу. Сидит она, похоже, в позе лотоса.

При виде следующей фотографии во рту у меня становится сухо. На ней мой отец одной рукой обнимает Луизу за талию. Она обнажена, а на нем лишь старые джинсы из грубой хлопчатобумажной ткани, обрезанные по колено, и больше ничего. Бронзовый от загара, он выглядит таким сильным и счастливым, каким я его никогда не видела. Снимок получился немножко перекошенным, как если бы он установил фотоаппарат на полено и сделал фотографию с помощью таймера. Я никогда не видела его таким счастливым с матерью.