Я неуверенно беру его за руку. В этом прикосновении нет ничего сексуального. Я держу его руку так, как, наверное, много лет назад держала руку отца, – до того как он превратил наши отношения в извращенную тень родительской любви. Проходит долгое время, и Майкл наконец пожимает мою руку в ответ. Я могу ошибаться, конечно, но, по-моему, он дрожит. Я уверена, что он не хотел бы, чтобы я это заметила, поэтому ничего не говорю.

Через несколько минут меня осеняет. У Майкла эрекция. Я чувствую это, и мне даже не нужно прикасаться к нему. Мне подсказывает это едва уловимое напряжение в его теле и неловкая поза, в которой он лежит. Это понимание производит на меня определенное действие. Так было всегда. Я чувствую не только желание, но и что-то вроде принуждения, даже обязанности. Как спичка ждет, когда ее зажгут, или заряженное ружье ожидает, что из него выстрелят, так и напряженный пенис надеется на возможное извержение. Мне приходилось видеть, как вид заряженного пистолета превращает сонных мужчин в напряженных, готовых к мгновенному действию людей. В то мгновение, когда патрон подается в патронник, неодушевленное оружие обретает некую жизненную субстанцию, не обращать внимания на которую опасно и невозможно. В эту минуту пенис Майкла олицетворяет для меня то же самое.

– Я могу помочь тебе с этим, – негромко говорю я.

– Что?

Я легонько касаюсь его бедра своим.

– Вот с этим.

– Откуда ты узнала?

– Просто почувствовала, и все.

Он продолжает смотреть в потолок.

– И зачем тебе это нужно?

– Не знаю. Но это нужно тебе. Ты можешь поцеловать меня, если хочешь.

Несколько мгновений он молчит. Потом говорит:

– Сейчас я не хочу целовать тебя. Не так, во всяком случае. С остальным я ничего не могу поделать. Я очень долго был к тебе неравнодушен, но не хочу вести себя с тобой так, как другие мужчины.

Я пожимаю ему руку.

– Нам необязательно заниматься любовью. Я могу поработать рукой. Или… чем-нибудь другим.

Майкл убирает руку, и я слышу, как у него перехватывает дыхание. Потом он поворачивается на бок и смотрит на меня. В темноте я не различаю выражение его глаз.

– Я не хочу этого, – говорит он. – Понятно? Все должно быть не так. Может быть, ты этого не знаешь, но еще не поздно научиться. А сейчас постарайся заснуть. Я поговорю с тобой утром.

Мне кажется, я догадываюсь, как он сейчас ко мне относится. Наверное, мне полагается смутиться, но я не смущаюсь. Наверное, мне следует чувствовать сожаление. Но я не чувствую и его. Я лежу в чужой постели, беременная от женатого мужчины, рядом с первым по-настоящему хорошим парнем, которого встретила впервые за очень долгое время. И ровным счетом ничего не чувствую.