– Господь свидетель, тебе самое время остепениться и успокоиться. В этом старинном поместье давно уже не хватает детских голосов.
Я глубоко вздыхаю и смотрю на могилу дедушки.
– Наверное, я ждала, чтобы сначала ушел он.
Пирли снова кивает головой.
– Видит Бог, ты была права.
Гроб с телом папы стоит рядом с разверстой могилой, и по его полированной крышке тихо барабанит дождь. Странно, но этот звук больше не внушает мне тревоги и беспокойства.
– Не могли бы вы открыть его? Пожалуйста! – прошу я могильщиков.
Один из мужчин достает из кармана шестигранный ключ и начинает вскрывать герметично закрытый гроб.
– Что? – испуганно вскрикивает Пирли, и глаза ее наполняются ужасом. – Что ты задумала, девочка? Это дурная примета – делать то, что ты делаешь!
Я отрицательно качаю головой.
– Нет, все в порядке.
Человек из похоронного бюро поднимает крышку гроба, а я опускаю руку к багажному карману под сиденьем инвалидной коляски и нащупываю мягкий мех. Собрав все силы, я встаю и медленно подхожу к гробу. Мой отец выглядит так же, как и несколько дней назад: он похож на молодого человека, задремавшего после воскресного обеда. Стиснув зубы, чтобы не закричать от боли, я наклоняюсь и кладу Лену-леопарда на сгиб его руки. Потом снова выпрямляюсь.
– Чтобы ты не чувствовал себя одиноким, – негромко говорю я.
Прежде чем отвернуться, я достаю из кармана сложенный вчетверо лист бумаги и опускаю его в гроб, рядом с коленом отца. Это один из рисунков из альбома, который он хранил в зеленом вещмешке под полом амбара. Карандашный набросок Луизы Батлер, улыбающейся с выражением безграничной любви в глазах. Наверное, мне следует испытывать чувство вины за свой поступок, но я ее не чувствую. Скорее всего, в те годы Луиза берегла его от боли, как никто из нас. Она принимала его таким, каким он был… мужчиной с израненной душой.
– До свидания, папа, – едва слышно шепчу я. – Спасибо за то, что пытался спасти меня.
Я отворачиваюсь от гроба и возвращаюсь к инвалидному креслу, давая знак Майклу, что теперь он может присоединиться к нам. Он быстро подходит ко мне.
– Я хочу взглянуть на реку, – говорю я ему. – Ты не мог бы поднять меня на Еврейский холм?
С возвышающегося над Миссисипи на триста футов Еврейского холма открывается величественный вид на реку.
Майкл не может скрыть своего недовольства.
– Кэт, идет дождь.