— Я всегда говорила, что у него дырка в голове.

— Говорю же тебе, Джени, это не смешно. Он чуть не умер.

— Он слишком гадкий, чтобы умереть.

Анжела уставилась на миску с мукой.

— Ему было всего четыре месяца.

Риццоли замерла, впившись пальцами в мягкое тесто. Она никак не могла представить Фрэнки младенцем. Беспомощным, беззащитным.

— Врачам пришлось откачать немного крови из его мозга. Они сказали, что была опасность… — Анжела запнулась.

— Что?

— Что он не будет нормальным.

В голове Риццоли тут же пронеслась саркастическая реплика, но она промолчала. Понимая, что сарказм сейчас неуместен.

Теперь Анжела смотрела на свою руку, сжимавшую комочек теста. Она старательно избегала взгляда дочери.

Четырехмесячный ребенок, подумала Риццоли. Здесь что-то не так. В четыре месяца он еще не мог ползать. Он даже не мог ни выбраться из люльки, ни соскочить с высокого стульчика. Такой маленький ребенок не может упасть, его можно только уронить.

Она другими глазами посмотрела на мать. И сразу представила, сколько бессонных ночей провела Анжела, вспоминая то мгновение, когда она расслабилась, выронив ребенка из рук. Золотой мальчик Фрэнки, которого чуть не убила беспечная мать.

Она потянулась к матери и коснулась ее руки.

— Ну ничего. Он ведь выжил, правда?

Анжела судорожно вздохнула. И принялась с удвоенной скоростью лепить ньокки.

— Мама, из всех нас Фрэнки самый трудный ребенок.

— Нет. — Анжела выложила ньокки на поднос и посмотрела на дочь. — Ты самая трудная.

— Как же.

— Да, Джейн. Когда ты только родилась, я посмотрела на тебя и подумала: вот о ком мне не придется беспокоиться. Эта не даст себя в обиду, что бы ни произошло. Майка, наверное, мне следовало бы оберегать получше. Он не из тех, кто может постоять за себя.