Она повесила трубку.

И долго сидела, не двигаясь, уставившись на свои руки и переживая целую бурю эмоций. Облегчение. Страх. Ожидание. Но только не сомнения — она сделала выбор, который сочла единственно верным.

Джейн поднялась, чувствуя невероятную легкость во всем теле, как будто ее избавили от тяжкой ноши неопределенности. Впереди было столько забот, столько новых дел, но она как будто обрела второе дыхание и, вспорхнув, сбежала по лестнице на кухню.

Вода на плите уже закипела. Поднимавшийся из кастрюли пар согрел ее лицо материнской лаской.

Она добавила две чайные ложки оливкового масла, после чего выложила ньокки в кастрюлю. Остальные три кастрюли медленно кипели на огне, и каждая источала собственный аромат. Это был букет материнской кухни. Она вдыхала эти запахи, проникаясь новым смыслом этого священного места, где еда готовилась с любовью.

Когда картофельные клецки всплыли на поверхность, она выложила их на блюдо вместе с телятиной под соусом. Потом открыла духовку и достала кастрюли, в которых подогревались другие блюда: жареный картофель, зеленая фасоль, мясные фрикадельки, маникотти. Все это гастрономическое великолепие они с матерью понесли в столовую. И, конечно, индейку, которая заняла королевское место в центре стола в окружении своих итальянских подданных. Это был не просто семейный обед; сегодня это было изобилие еды и любви.

Джейн сидела за столом напротив Айрин и наблюдала за тем, как та кормит близнецов. Всего лишь час назад, глядя на Айрин в гостиной, она видела перед собой усталую молодую женщину, чья жизнь была кончена, а юбка смята из-за постоянного одергивания маленькими ручками. Сейчас она смотрела на ту же женщину и видела совсем другую Айрин: она со смехом запихивала клюквенный соус в маленькие ротики и блаженно улыбалась, прижимаясь губами к нежным кудрявым головкам.

«Я вижу другую женщину, потому что сама стала другой, — думала она. — Изменилась я, а вовсе не Айрин».

После обеда, когда Джейн помогала Анжеле варить кофе и начинять взбитыми сливками канноли, она поймала себя на том, что и на мать смотрит иначе. Она увидела серебристые пряди седины в ее волосах, лицо, уже обвисающее на скулах. «Ты когда-нибудь жалела о том, что мы у тебя есть, мама? — подумала она. — Ты когда-нибудь задумывалась о том, что совершила ошибку? И была ли ты так же, как я сейчас, уверена в своем решении оставить ребенка?»

— Эй, Джени! — заорал Фрэнки из гостиной. — Твой сотовый в сумке звонит.

— Ты не можешь достать его?

— Мы смотрим игру!

— У меня все руки в креме! Может, все-таки ответишь?